— Всем встать! — крикнул шериф, когда присяжные заседатели, и среди них Андреа Мейерс, друг за другом вернулись в зал заседаний. Она почти сразу отыскала взглядом подсудимого, сидящего рядом со своим адвокатом. Двенадцать присяжных совещались более четырех часов, поскольку для вынесения приговора необходимо было их единодушное мнение. Видимо, для обвиняемого эти часы тянулись как годы.
Хотя все улики говорили о его несомненной вине, в глубине души Андреа сомневалась. Возможно, ей трудно было принять обвинение потому, что она была священником и, как правило, не спешила осуждать людей. Именно ее возражения заставили присяжных совещаться так долго, хотя у нее не было веских доводов.
— Прошу садиться! — произнес судья в белом парике и повернулся к присяжным: — Пришли ли господа заседатели к единому мнению?
Поднялся тот, кого избрали старшим:
— Да, ваша честь. Наше мнение единодушно.
Андреа снова стала смотреть на обвиняемого, как делала уже много раз за десять дней процесса. Она рассматривала этого высокого стройного мужчину, от которого веяло силой и уверенностью; в зале суда он выглядел значительнее всех остальных. Блестящие темно-каштановые волосы, зачесанные на косой пробор, подчеркивали красоту лица с прямым носом и волевым подбородком. Этому типичному дельцу, профессионалу, какие встречаются на Уолл-стрите, на вид было лет тридцать пять. Одет он был в безукоризненно сшитый темно-синий костюм. Если он вдруг улыбнется, подумала Андреа, он будет красивейшим мужчиной из всех, кого я видела за свою жизнь.
— Мы считаем подсудимого виновным. Что и соответствует выдвинутому против него иску. В зале раздался истерический крик — это не выдержала элегантная брюнетка, стоящая у самых задних скамей; за полторы недели процесса она появилась всего второй раз. Может, на ее месте я тоже не смогла бы высидеть здесь все эти дни и часы, подумала Андреа. Но кто она? Подсудимый не женат, это известно. Может, близкая приятельница?
Тут же в публике поднялся невообразимый шум. Судья стукнул молотком:
— Тишина в зале! — и добавил: — Мистер Гастингс, мы можем продлить срок вашего поручительства до дня вынесения приговора. Либо, по вашему желанию, зачитаем приговор прямо сейчас.
Рыжеволосый защитник Гастингса вскочил со своего места:
— Мы желаем продлить время взятия на поруки, всего на шесть недель, считая с...
Ему не удалось закончить: подсудимый заставил его сесть, потянув за руку, и что-то зашептал на ухо.
Изумление на лице адвоката постепенно исчезло, и он повернулся к судье:
— Ваша честь, мой подзащитный желает выслушать приговор прямо сейчас.
— В таком случае я попрошу подсудимого Гастингса вместе с адвокатом мистером Ричем приблизиться ко мне и выслушать приговор.
Андреа, не отрываясь, наблюдала за тем, как на лице Гастингса появилась маска, скрывающая какие бы то ни было чувства. Он легко поднялся и пошел, и во всей фигуре не было ни тени нервозности. Вот он стоит перед судьей, сцепив руки перед собой и высоко подняв темноволосую голову. Как может человек, обвиняемый в тяжком преступлении, держаться так уверенно, даже вызывающе?
— Мистер Гастингс, желаете ли вы сделать заявление до того, как я зачитаю приговор?
— Я желаю всего лишь повторить уже сказанное. Я не виновен, и в свое время надеюсь это доказать.
Слушая эти отчетливые слова, произнесенные бархатным баритоном, Андреа не могла отделаться от чувства тревоги.
Все заседатели, кроме нее, без всяких сомнений сочли его виновным, и ее колебания не заставили их пересмотреть свое решение.
Почему же она не может успокоиться? Почему ее одну терзает уверенность, что он невиновен? Потому что тебя однажды тоже обвинили в том, чего ты не совершала, Андреа Мейерс. Тогда никто тебе не поверил, и последствия были ужасны.
Как бы ни был страшен тот эпизод, она смогла предать его забвению и продолжать жить. Но этот суд пробудил в ее душе забытое чувство безысходности и беспомощности, возродил их с беспощадной ясностью. Наверное, Лукас Гастингс страдает сейчас точно так же, как она — тогда.
Судья предупредил присяжных, что они могут сделать вывод о виновности лишь в случае, если для этого не останется никаких сомнений. Андреа следовала этому указанию, она препарировала улики до мельчайших подробностей, пытаясь найти в них хоть какие-то противоречия. Однако, не найдя ничего конкретного, она вынуждена была присоединиться к мнению остальных. И продолжала думать: почему обвинение окружного юриста кажется ей слишком гладким, каким-то фальшиво-безупречным?
Иногда самые тяжкие обвинения не дают полной картины, подумала она. Или совершенно ее искажают.
Терзаемая сомнениями, уходящими корнями в ее собственное прошлое, Андреа в глубине души молилась о том, чтобы ее отношение к обвиняемому оказалось непредвзятым. Все дело в том, что приговор не ощущался справедливым.
Взглянув исподтишка на остальных заседателей, она не увидела тайной борьбы мотивов ни на одном лице. Наоборот, одинаково упрямое выражение говорило об их полном единодушии.
— Мистер Гастингс, — начал судья, — я вынужден напомнить, что такой процветающей и престижной фирме, как «Гастингс, Рэдли и Файанс», наносит непоправимый урон выдвинутое против вас — совладельца фирмы биржевого маклерства — обвинение в мошенничестве и растрате средств ваших вкладчиков.
