В десяти милях от Виндзора молча шли двое юношей с ружьями наперевес.
Впереди них бежали две красивые лягавые собаки, позади следовал егерь в богатой ливрее, расшитой золотом. Присутствие собак и егеря исключало всякую возможность предположения о браконьерстве, не говоря уже о внешности охотников.
Лес этот или, попросту говоря, фазаний садок, принадлежал их отцу, генералу Гардингу. Бывший офицер индийской армии в продолжение своей двадцатилетней службы на востоке собрал около двухсот тысяч фунтов стерлингов note 1 , необходимых для приобретения имения в графстве Букс, в мягком климате которого генерал думал излечиться от болезни печени, полученной им в жарких долинах Индостана.
Изящный замок из красного кирпича, времен Елизаветы, просвечивавший сквозь лесные прогалины, свидетельствовал об утонченном вкусе генерала, а пятьсот акров прекрасного тенистого парка, земли, прилегающие к замку, и с полдюжины выгодно сданных в аренду ферм доказывали, что бывший офицер не даром собрал в Индии такое огромное количество рупий note 2 .
Два молодых охотника были единственные сыновья генерала.
Всматриваясь в молодых людей по мере того, как они двигались к лесу, можно было заметить, что они были почти одинакового роста, но различались возрастом и характером физиономий. У обоих были загорелые бронзовые лица, но различного оттенка. У старшего, носившего имя Нигель, кожа была почти оливкового цвета и черные совершенно прямые волосы, отливавшие на солнце пурпуром.
Генри, младший, имел кожу более тонкую и розоватую, золотисто-каштановые волосы шелковистыми кудрями вились на шее.
Братья так резко отличались друг от друга, что, не зная, их никак нельзя было принять за близких родственников.
Впрочем, у них был только общий отец, матери же разные. Мать Нигеля давно уже покоилась в мавзолее в окрестностях древнего города Гайдерабад; мать Генри была похоронена на деревенском кладбище в Англии.
Генерал Гардинг, подобно многим, два раза надевал брачное ярмо себе на шею, но мало у кого были такие различные жены. Физически, нравственно и умственно индуска столько же отличалась от саксонки, насколько Индия отличается от Англии.
Это различие характеров перешло от матерей и к сыновьям. Достаточно было взглянуть на Нигеля и Генри.
Следующий случай дает нам об этом ясное понятие.
Дело происходило в середине зимы. Еще неделю тому назад оба брата в ученических куртках и кепи бегали по коридорам Ориельского колледжа в Оксфорде. Приехав в отпуск на несколько дней к отцу, они не могли найти себе более приятного занятия, как рыскание по лесам отцовского имения.
Земля, скованная морозами, не давала возможности позабавиться большой охотой, но юношам было известно, что бекасы и тетерева недавно опустились в их лесу по соседству с ручейком.
Наши молодые люди шли по направлению незамерзшего ручья. Присутствие испанских лягавых указывало ясно, что охота предполагалась на тетеревов.
Собаки эти были совершенно разных характеров. Черная, делая стойку, как бы каменела на месте, белая же носилась, как безумная; два раза она уже напрасно спугивала дичь.
Белая собака принадлежала Нигелю, черная — его сводному бpaту Генри.
Третий раз уже белая собака подняла тетерева раньше, чем мог выстрелить ее хозяин.
Несмотря на мороз, гайдерабадская кровь закипела в жилах Нигеля.
— Эта бездельница заслуживает урока! — вскричал он, прислонив к дереву ружье и вытащив нож. — В сущности, ты уже давно должен был это сделать, Догги Дик, если бы ты как следует относился к своим обязанностям.
— Боже мой, мистер Нигель, — отвечал егерь, к которому относился этот упрек, — я бил ее хлыстом, пока не вывихнул руку! Но ничто не помогает. У нее нет инстинкта стойки.
— Так я ей его дам! — воскликнул молодой англо-индеец, приближаясь с ножом в руке к собаке.
— Остановись, Нигель! — вступился Генри. — Не хочешь же ты в самом деле изуродовать ее?
— А тебе какое дело? Она не твоя.
— Мое дело не допустить тебя до жестокости. Бедное животное не виновато, что Дик так плохо ее дрессирует.
— Благодарю вас, мистер Генри! Разумеется, всегда я виноват! Как ни старайся, все напрасно! Очень вам благодарен, мистер Генри!
Догги Дик, хотя молодой, но некрасивый и несимпатичный, сопровождал свои слова взглядом, свидетельствовавшим, что душа его была еще безобразнее лица.
— Замолчите вы оба, — крикнул Нигель, — я хочу наказать собаку, как она этого заслуживает, а не так, как тебе хочется, мистер Генри! Мне нужна трость.
И он отрезал себе настоящую толстую палку и стал ею бить животное, жалобные вопли которого разносились по всему лесу.
Генри тщетно умолял своего брата остановиться; Нигель колотил все сильнее.
— Очень хорошо! — вскричал злобно егерь. — Это ей же на пользу.
— А на тебя, Дик, я пожалуюсь отцу.
Нигель между тем колотил все сильнее.
— Стыдно, Нигель, ты уже довольно бил ее, оставь!
— Но раньше я ей оставлю что-нибудь на намять.
— Что ты хочешь делать? — спросил с тревогой Генри, видя, что брат, отбросив палку, выхватил нож. Ты же не станешь…
— Резать ухо?.. Именно это я и хочу.
— Ты раньше проколешь мою руку! — вскричал молодой человек, бросаясь на колени и закрывая обеими руками голову животного.
