В.Ю. Быстров. Жиль Делёз: человек с пятью лицами
Цель и смысл книги, которую читатель держит в руках, сам Делёз прекрасно объясняет в короткой преамбуле, предваряющей собрание отдельных писем, интервью и коротких статей, написанных им почти за двадцать лет. Название ее — «Переговоры» — нужно понимать, говорит он, в духе военной стратегии и тактики, а если кто-то усматривает в нем и дипломатические нюансы, то речь может идти только о дипломатии как продолжении боевых действий иными средствами. Новейшая философия, отказавшись от сотрудничества с властью, обрекла себя на перманентную войну со всеми ее ликами. Но поскольку силы воюющих сторон явно не равны, поскольку в антифилософскую коалицию, помимо государства, входят также религия, право, экономика, наука, общественное мнение, телевидение и т. д., то должно быть понятно, почему философия (этим словом Делёз всегда называет самого себя) даже в момент кратковременного перемирия, на переговорах, вынуждена менять свой облик. В зависимости от того, с кем вступает в переговоры. И не ради того, чтобы приспособиться к очередному полномочному представителю власти. Современные средства ведения войны позволяют уничтожать любую цель, если она себя обнаруживает, так что быть видимым, как говорит Поль Верильо, — значит быть уязвимым.
Из этого следует, что, коротко описав в этой книге каждое из пяти лиц Делёза, вопрос об истинности — ложности того или иного из них следует оставить без рассмотрения, исходя из тактических соображений и чтобы по недоразумению не оказаться на стороне противника. К тому же вопрос о многоликости творчества Делёза постоянно поднимается в самой книге его собеседниками. Речь, правда, всегда идет о том, как совместить какие-то две линии, какие-то два мотива, проходящие через все, что написал философ. И Делёз с достойным внимания постоянством от ответа на подобные вопросы уклоняется.
Однако, если композиция книги находится в необходимом отношении к ее принципу, то речь должна идти не о двух, а о пяти ликах Делёза:
1. Чаще всего о нем говорят как о радикальном новаторе, революционере в интеллектуальном мире, противопоставившем академической философии свой «поп-анализ» и свою «поп-философию». Он не только расширил традиционные представления о предмете философии, но и ввел в философское творчество, считавшееся занятием сугубо индивидуальным, институт соавторства. Результатом совместной работы с Ф. Гваттари стали два тома «Капитализма и шизофрении», книга о Кафке и хорошо известная отечественному читателю работа «Что такое философия?» Первый том «Капитализма и шизофрении», «Анти-Эдип», содержит в себе радикальную критику психоанализа и марксистской теории капитализма. Им был противопоставлен шизоанализ, рассматриваемый одновременно и в качестве терапевтической практики, и как подлинная теория революции.
2. В век, когда философия существует только в виде предварительного знания и лишь в форме так называемых философских наук (философии права, философии культуры, философии техники и т. д.), Делёз имеет все основания рассчитывать на признание своих авторских прав в учреждении новой, ранее не существовавшей дисциплины — философии кино. Речь идет не об эстетике кино и, тем более, не о кинокритике, вдохновляющейся философскими концептами. Речь вообще идет не о том, чтобы рассматривать кино в ряду других искусств, с точки зрения экспликации в кинематографе определенного художественного «эйдоса». Кино подлежит исследованию как новая онтологическая проблема, как новая экзистенциальная модальность. В этом смысле Делёз определяет свою задачу как задачу создания «естественной истории» кино. «Было бы любопытно посмотреть, не принесло ли с собой кино определенную движущуюся материю, которая потребует нового понимания образов и знаков». Поскольку в этом начинании в качестве своего предшественника Делёз видит Анри Бергсона, то к «естественной истории» кино следует отнести не только две его книги, специально посвященные кинематографу («Образ-пространство» и «Образ-время»), но и более раннюю работу о Бергсоне.
3. Радикальное новаторство Делёза парадоксальным образом сочетается с его настойчивыми утверждениями, что он лишь продолжает начатое Мишелем Фуко и следует по проложенной им дороге. Все ключевые концепты своих книг — складки, архивы, страты знания и стратегии власти, «двойники», процессы субъективации и необходимое для их постижения топологическое мышление — Делёз заимствует у Фуко. Однако уже неоднократно обращали внимание на то, что все эти концепты Делёз подвергает радикальному переосмыслению. В созданном им концептуальном пространстве они «инфицируют» друг друга, обмениваются своей эвристической энергией, гипостазируются в качестве самостоятельных понятийных инстанций. У Фуко же они всегда апплицированы к конкретной методологической программе, т. е. несамодостаточны. Получается так, что, являясь продолжателем Фуко, Делёз все же не последователь в классическом смысле этого слова, он не тот, кто применяет к новым объектам методологические парадигмы «штифтера». Скорее наоборот, именно Фуко в своих генеалогических и археологических изысканиях апробирует все эти концепты, а об их собственной экспликации заботится уже Делез. Такое разделение труда можно было бы принять, если бы не очевидный и для Фуко и для Делёза платонический характер воздвигаемой при таком разделении архитектуры («эйдос» — вещь, идеальный эталон и его применение к реальности). Всю философию, все ее исторические формы и Делёз и Фуко рассматривают как попытки выстроить антитезу платонизму, уводящему мысль от явлений — к сущностям. Но все эти попытки были основаны на стремлении вернуться к явлению, тогда как дело заключается в том, чтобы обратить философию — к событию, к тому «что войдет к нам, затопляя явление и разрушая его сцепленность с сущностью».
