КАК НУЖНО И КАК НЕ НУЖНО ГОВОРИТЬ С МОЛОДЕЖЬЮ?
Итак, что есть сегодня молодежная работа в Церкви? Это, прежде всего, миссия среди молодых людей. Причем отнюдь не среди воцерковленных, но в первую очередь среди малоцерковных, малорелигиозных молодых людей, то есть среди тех, кто составляет большинство, все еще далекое от Церкви. Именно этот слой общества мы должны привлечь к Церкви.
Однако нет ничего более опасного для дела миссии в молодежной среде, чем нравоучения и назидания. У молодого человека это сразу ассоциируется с нотациями, которые им годами читают родители и учителя. И происходит рефлекторное отторжение такого рода проповеди. К тому же люди церковные слишком часто бывают склонны прибегать к непривычной и трудной для непосвященных схоластической риторике, нередко обильно сдобренной цитатами на славянском языке. Не исключаю, что у какой то части молодежи все это может вызвать интерес, но, скорее всего, речь будет идти о людях, уже нашедших дорогу к храму, а вот те, кто всецело захвачены мирскими попечениями и поглощены страстями и соблазнами века сего, вряд ли откликнутся на подобное обращение к ним. Говорю об этом потому, что мне приходилось наблюдать реакцию молодежных аудиторий на такие выступления священников. И поэтому мы должны научиться разговаривать с современной молодежью на понятном и доступном ей языке. Но и этот путь не свободен от соблазнов, искушений и трудностей. Уверен, что адаптация к молодежной аудитории не может и не должна простираться вплоть до использования людьми Церкви специфического молодежного жаргона или имеющих хождение в юношеской и подростковой среде образов и понятий. Православному, проповедующему среди молодежи, следует, прежде всего, оставаться в собственном достоинстве, избегая нарочитого и потому фальшивого стремления быть «современным» любой ценой, что особенно неуместно в случае, когда речь идет о не таком уж молодом по возрасту человеке.
Вспоминаю свой первый опыт участия в молодежной работе. Это было в далеком уже 1968 году, в Праге, куда меня послали для участия в Христианском мирном конгрессе. Там была большая молодежная секция, включавшая более 200 человек. Молодежь эта была весьма разная. Напомню, что 1968 год в Европе был временем молодежных бунтов, которые на Западе именовались революциями. Париж был перегорожен студенческими баррикадами. Молодежь повсеместно бастовала, стреляла, устраивала демонстрации и уличные битвы с полицией. Естественно, что накал тех дней выплеснулся в выступлениях участников нашей молодежной секции. Чувствовал я себя в этой атмосфере как–то не очень уютно. Но особенно неприятно мне сделалось, когда к нам пришел некий пожилой протестантский богослов, о котором говорили как о выдающемся уме, и неожиданно обратился к своим юным слушателям на языке молодежной субкультуры. Полагаю, что неприятие столь очевидной мимикрии под молодых было общим для всей нашей аудитории.
Каждый человек должен оставаться самим собой, и когда я говорю о необходимости научиться говорить на языке, понятном для молодежи, я имею в виду не сленг, не жаргон, не принятые в молодежной среде мифологемы, не считающиеся в данный момент модными идеи и имена. Я говорю о способности священника, иного проповедника, обращаясь к молодежной аудитории, проникнуть в суть реальных жизненных и духовных проблем нового поколения и ответить на них на основании слова Божия. Ибо у нас с вами нет другого основания для диалога с миром. Но сформулировать свое слово к молодежи мы должны на простом и ясном языке. Очевидно, что оно должно быть искренним, сопряженным с реальными нуждами молодого человека, проникнутым любовью к этим людям, вне зависимости от того, насколько они приятны или открыты для общения. И если молодые люди почувствуют, что Церковь обращается к ним с искренней любовью, что наша братская благорасположенность к ним согрета теплыми открытым чувством, отмечена дружеской готовностью протянуть руку и не имеет ничего общего со стремлением навязать наш собственный выбор другим людям, воздействуя на их свободный выбор и систему ценностей, вот тогда эти молодые люди будут нас слушать. Это, разумеется, еще вовсе не означает того, что наша проповедь среди них будет обязательно успешной, но, по крайней мере, нас будут слушать.
БЫТЬ РЕЛИГИОЗНЫМ В МОЛОДОСТИ — ЗНАК ДУХОВНОЙ ОДАРЕННОСТИ
Но есть и другой вопрос. В чем причина того, что большинство верующих людей относится к зрелому, пожилому возрасту? Почему процент верующих среди молодежи ниже, чем процент верующих в других возрастных группах? Мы должны ясно понимать характер религиозности молодого человека, потому что от уровня этого понимания во многом зависит успех нашего слова, обращенного к молодежи. Полагаю, все дело в том, что в молодом возрасте человек, порой не отдавая себе в этом отчета, сталкивается с проблемой избытка сил. Нормальный, здоровый молодой человек как бы не видит, не ощущает предела своих возможностей. Ему представляется, что он будет жить если не вечно, то бесконечно долго, что у него такой колоссальный запас времени, что он даже не думает об отдаленном будущем. Чаще всего первые серьезные и тревожные мысли о реальной конечности индивидуального бытия появляются у человека к сорока годам, а до тех пор люди этой проблемой не озабочены. Около этого времени человек впервые формулирует для себя: это и это я успею сделать, а вот на это моей жизни точно не хватит. Помимо прочего, это знак вступления в период некоей духовной зрелости, ибо сорокалетие — время огромных возможностей человека, парадоксальным образом связанное с ощущением их небеспредельности. Это именно тот момент, когда самодостаточное «я», занимающее чаще всего центральное место во внутренней вселенной современного секулярного человека, начинает отступать, и человек оказывается способным поставить в центр своей жизни Бога.
