Перевод В. Стегния.
Миссис Сноуден дряхлела с каждым днем. Дошло до того, что ей уже постоянно приходилось носить с собой квадратную картонку, на которой крупными буквами было написано: «ПЕРЕСТАНЬ!». Она прятала ее на груди, под шерстяным джемпером, так, чтобы в любой момент можно было выхватить и ткнуть в лицо Паулине.
Они шли с Паулиной по боковой дорожке к дому. Странная из них получалась пара: трехлетняя замарашка и пожилая леди, тщетно старающаяся сохранить элегантность. Паулина шалила, скакала на одной ножке по каменной бровке, миссис Сноуден медленно шла следом, не сводя глаз с полоски голой земли у самой дорожки. Весна уже началась, скупая и медлительная, но слабо прогретая почва и не думала ей поддаваться. В этом году не взошли даже нарциссы.
«Ничего не понимаю, — подумала миссис Сноуден,— уж нарциссы-то ничего не боятся». Она стала перебирать в уме все, что все-таки могло на них повлиять: мороз (в этом году была суровая зима), истощение почвы (с тех пор, как семь лет назад начались военные действия, людям было не до удобрений), муравьи, мыши, коты, звук. Да, скорее всего — звук. В последнее время звук мог все.
Паулина с важностью стукнула в дверь медным молоточком и исчезла в доме. Миссис Сноуден немного помедлила на крыльце, оглянулась на дома за высокой оградой сада. Когда этот дом построили, он стоял один посреди пустынного поля, теперь же его с трех сторон окружали однообразные, вплотную прилепленные друг к другу домишки. Миссис Сноуден вдруг почувствовала, что они ей ненавистны. Поймав себя на этой мысли, она попыталась отвлечься, полюбоваться вечерним светом, падавшим на беспорядочно сгрудившиеся крыши домов.
Солнечные лучи ложились мягкими, почти горизонтальными штрихами, и, глядя на них, она подумала, что скоро снова пора устраивать светомаскировку.
Потом закрыла дверь и, тяжело ступая, пошла в дом. Внутри ночь уже началась.
Внучка маршировала по комнате и в такт старательно колотила себя жестянкой по голове. Так она слышала звук удара. Миссис Сноуден потянулась было за картонкой с «ПЕРЕСТАНЬ!», но быстро опустила руку.
Это движение становится уже автоматическим, надо следить за собой. Она зашла в музрадиотелекабину, в которой можно было пользоваться теперь только последним отделением, и повернула выключатель. После освобождения Исландии жить стало немного легче и теперь каждый вечер по телевидению показывали полуторачасовую программу.
Телевизор нагрелся, в голубой полусфере загорелось изображение. Мужчина и женщина торжественно двигались в танце, без музыки. Для миссис Сноуден это было столь же бессмысленно, как книга с пустыми страницами, но Паулина перестала маршировать по комнате и уставилась на экран. Она улыбалась танцующей паре, ее губы шевелились, она что-то говорила.
«ПЕРЕСТАНЫ», — внезапно взвизгнула немая картонка миссис Сноуден. Паулина состроила рожицу и что-то ответила. Она отпрянула, когда бабушка попыталась ее схватить, и побежала, подпрыгивая и опрокидывая стулья, вызывающе что-то при этом крича.
В бешенстве миссис Сноуден швырнула картонку в угол и закричала сердито (она всегда выходила из себя, когда ей напоминали о ее увечье), замахала худыми руками. Потом бросилась в музыкальное кресло — музыка, такая милая, такая недоступная музыка! — и заплакала. Ее собственный гнев доходил до нее откуда-то издалека, как будто сквозь целую толщу ваты, подчеркивая всю полноту изоляции. В такие минуты она совершенно падала духом.
Девочка осторожно приблизилась к миссис Сноуден, в глазах у нее светилась дерзость, она понимала, что победа осталась за ней. Потом скорчила потешную рожицу и закружилась на каблучках. Глухота ничуть не беспокоила ее, абсолютная тишина окружала ее с самого рождения. Своим безразличием она, казалось, издевается над миссис Сноуден.
— Ты звереныш! — сказала миссис Сноуден. — Глупый, жестокий звереныш!
Паулина ответила. Бессмысленный лепет, которому никогда уже не стать словами, слабые звуки, которые никто не смог бы услышать. Потом она, как ни и чем не бывало, подошла к окну, показала рукой на улицу, на чахло догорающий закат и принялась затягивать шторы. Сначала миссис Сноуден извлекла из-под старинной кушетки двадцатого века свое «ПЕРЕСТАНЬ!», а потом отправилась вместе с Паулиной по дому затягивать тяжелые складки черного бархата на окнах.
Паулина снова стала шалить, прыгать. Оставалось только удивляться, как это ей удается при таком скудном питании. «Наверное, к лучшему, что приходится присматривать за ребенком, — подумала миссис Сноуден. — Так сохраняется хоть какая-то связь с жизнью». Веселое настроение ребенка немного передалось и ей, и они заторопились из комнаты в комнату, как будто несли кому-то добрую весть, и комнаты за ними погружались в темноту, а затем вспыхивали лампами звукового накаливания. Они взбежали по лестнице, на секунду замешкались у окна на лестничной площадке и промчались по всем спальням, превратив их жидкий вечерний сумрак в настоящую цитадель яркого света. Весело смеясь, Паулина бросилась в постель. Миссис Сноуден схватила ее, раздела, тормоша и пощипывая, и накрыла видавшим виды одеяльцем. Потом поцеловала девочку на ночь, погасила свет, закрыла дверь и обошла все комнаты, выключила свет и там.
