Снаружи сияло солнце. Оно ярким светом заливало деревья, заставляя их отбрасывать черные тени на бледные выступы скал, и выхватывало с синей поверхности озера мириады сверкающих точек. Но здесь, в прохладной глубине пещеры старого отшельника, царил мягкий полумрак, и зеленоватый свет, проникающий сквозь нависающие ветви деревьев, нежно касался усталых глаз, утомленных ослепительными солнечными лучами.
Молодой человек уважительно склонился перед худым отшельником, который, выпрямив спину, сидел на оглаженном временем валуне.
— Я пришел к тебе, чтобы получить указания, Почтенный, — произнес он тихим голосом.
— Садись, — приказал старец. Одетый в кирпично-красную мантию молодой монах опять поклонился старцу и сел скрестив ноги на плотно утрамбованную землю на расстоянии нескольких футов от пожилого человека.
Старый отшельник хранил молчание, и его пустые глазницы, казалось, внимательно вглядываются в прошлое.
Много-много лет назад, когда он был еще молодым ламой, китайские чиновники в Лхасе безжалостно вырвали у него глаза за то, что он не выдал государственных секретов, которыми он никогда не владел. Прошедший через пытки, искалеченный и слепой, исполненный горечи и лишенный всяких иллюзий, он побрел прочь из города. Он шел по ночам, почти обезумев от боли и побоев, и всячески избегал человеческого общества. Он думал, он постоянно думал.
Он поднимался все выше и выше, останавливаясь на редких пастбищах и питаясь любыми травами, какие ему удавалось найти. Чтобы поддержать едва тлеющую искру жизни, он пил воду из горных ручьев, находя их по мелодичному журчанию. Его раны постепенно заживали, опустевшие глазницы перестали слезиться. Но он продолжал взбираться вверх, подальше от людей, без всякой причины подвергших его безумным пыткам.
Воздух становился все более разреженным. Ему больше не попадались ветви деревьев, которые можно было очистить от коры и использовать в пищу. Он больше не находил трав. Теперь он вынужден был продвигаться ползком, опираясь на колени и кисти рук, испытывая страшное головокружение, не зная, как помешать ужасным мукам голода.
Воздух становился холоднее, порывы ветра делались более резкими, но он упорно продолжал подниматься вверх, как будто движимый каким-то внутренним импульсом. Несколькими неделями раньше, в самом начале своего путешествия, он нашел прочную палку, которая помогала ему отыскивать свой путь. Теперь его трость постоянно упиралась в препятствия, и от нее больше не было пользы.
Молодой монах внимательно смотрел на старого человека. Никаких признаков движения. Юноша начал беспокоиться, все ли в порядке, но утешил себя тем, что «Почтенные Старцы» живут прошлым и никто не может заставить их проявить поспешность.
Он стал внимательно осматривать голую пещеру. Она действительно была голой. С выступающего каменного пальца скорбно свисала давно превратившаяся в лохмотья шафрановая мантия, выбеленная солнцем. И ничего больше. Ничего.
Древний человек размышлял над своим прошлым, он думал о той боли, которую пришлось ему испытать, когда его пытали, калечили, вырывали глаза. Это было тогда, когда он был так же молод, как сидящий перед ним молодой человек.
Обезумев от бесплодных усилий, он все время натыкался посохом на странный барьер, внезапно возникший перед ним. Тщетно он старался что-то увидеть через свои пустые глазницы. Наконец, обессилев от бесконечных бесплодных попыток, он рухнул к подножию таинственного барьера. Слабая струйка воздуха едва шевелилась над его изголодавшимся телом, из которого постепенно уходили тепло и жизнь.
Проходили долгие минуты. Потом послышался стук кованых сапог по скалистому грунту, кто-то пробормотал несколько слов на совершенно непонятном языке, и безвольное тело подняли и понесли прочь. Раздался резкий металлический звук, и давно подкарауливавший его гриф, почувствовав, что он напрасно ждал своей трапезы, резко взмыл в воздух.
Старый человек содрогнулся: все ЭТО было давным-давно. Теперь от него ждет указаний этот стоящий перед ним молодой парень, который так похож на НЕГО, того, каким он был… Ох, сколько лет назад это было? Шестьдесят? Семьдесят? Или больше? Впрочем, не имеет значения, все это давно позади, все задернулось дымкой времени. Что значат годы человеческой жизни, когда он знает годы мира?
Казалось, время остановилось. Смолк даже слабый ветерок, шелестевший листьями стоявших у входа деревьев.
Испытывая почти мистический страх, молодой монах ждал, пока старый человек начнет говорить. Наконец, когда напряжение стало почти невыносимым, Почтенный заговорил.
— Ты послан ко мне, — сказал он, — потому, что перед тобой поставлена большая жизненная задача, и я должен поделиться с тобой своими знаниями, чтобы ты в некоторой степени мог узнать свою судьбу.