— Сын! — взревел родитель.
— Сын!! — взвизгнула родительница, точно дрожащее эхо.
— Снова удрал куда-то, безмозглый молокосос! Если он вздумал играть на отмели во время отлива…
Родитель оборвал фразу на зловещей ноте. Он откинулся на склон, насколько хватило его длины, гневно вглядываясь в мутную воду отмели, где поверхность моря блестела, как осколки разбитого зеркала.
Сына нигде не было видно.
Родительница испуганно смотрела в противоположную сторону, туда, где склон прибрежного шельфа быстро уходил в зеленую тьму, сгущавшуюся по мере того, как солнце спускалось все ниже. Где-то там риф, который вздымался над ними, надежно их укрывая, круто обрывался прямо в бездну.
— О-о! — рыдала родительница. — Он погиб. Он уплыл в бездну, и его съело морское чудовище! — Ее стройный стебель колебался и подергивался у основания, а розовые щупальца изящного венчика спутанными прядями колыхались в воде, увлекаемые отливным течением.
— Вздор, дорогая, — сказал родитель. — Никаких морских чудовищ не существует. В худшем случае, — мужественно утешил он ее, — сын мог застрять в луже, оставленной отливом.
— О! — всхлипывала родительница. — Его съест земное чудовище!
— Земных чудовищ не существует, — презрительно отрезал родитель. Он выпрямил стебель настолько резко, что камень, к которому он и родительница были супружески прикреплены, прямо-таки заскрипел под ними. — Сколько раз я должен повторять тебе, дорогая, что мы — высшая форма жизни (и для его мира и его геологической эпохи это вполне соответствовало действительности).
— О-о! — стонала родительница.
Супруг перестал ее утешать и голосом, от которого затряслись кораллы по всему рифу, рявкнул:
— Сын!
К этому времени их несчастье начало привлекать всеобщее внимание. В сгущающихся сумерках щупальца переставали выжимать воду из ужина обладателей этих щупалец, и головы на стеблях повертывались в сторону расстроенных родителей. Троица девственных тетушек, прикрепившихся пучочком к одному внушительному валуну неподалеку, выражая сочувствие, принялась щебетать и жадно следить за родительницей.
— Ему пора понять, что такое дисциплина, — проворчал родитель. — Дай только мне…
— Но, милый, — в расстройстве начала родительница.
— Привет, предки, — пропищал сверху отпрыск.
Его родители разом повернулись, так что могло показаться, будто их головы сидят на одном стебельке. Их сын плавал в нескольких фатомах над ними, лениво гребя навстречу приливу. Было ясно, что он сию секунду выплыл из какой-нибудь трещины в рифе неподалеку. В одной паре болтающихся щупалец он небрежно держал круглый камень, отполированный прибоем.
— ГДЕ ТЫ БЫЛ?
— А нигде, — с невинным видом ответил отпрыск. — Просто играл в прятки-тонушки с головастиками.
— С другими личинками, — чопорно поправила родительница. Она терпеть не могла жаргонных выражений.
Родитель устремил на отпрыска зловеще спокойный взгляд.
— А где ты взял этот камень? — спросил он.
Отпрыск виновато съежился. Отполированный прибоем камень выскользнул из его щупалец и упал на морское дно, подняв облако мути. Отпрыск отплыл в сторону, бормоча:
— Ну, может быть, я… может быть, я нечаянно повернул к берегу…
— Может быть! Когда я был личинкой, — объявил родитель, мелюзга слушалась старших — и не было никаких «может быть»!
— Но, дорогой… — сказала родительница.
— И ни одна моя личинка… — родитель постепенно входил в раж, — ни одна моя личинка не посмеет меня ослушаться! СЫН… ПЛЫВИ СЮДА!
Отпрыск осторожно кружил около родного камня, оставаясь вне досягаемости щупалец. Он шепнул:
— Не поплыву.
— ТЫ СЛЫШАЛ, ЧТО Я СКАЗАЛ?
— Да, — признался отпрыск.
Соседи вытягивали стебли. Три девственные тетушки с тихим повизгиванием уцепились друг за друга, заранее смакуя выражения, к каким должен был теперь прибегнуть родитель.
Но родитель только булькнул и промолчал.
— Но, дорогой, — поспешно вмешалась родительница, — мы должны быть терпеливы. Ты знаешь, что все дети обязательно проходят стадию личинки…
— Когда я был личинкой, — хрипло начал родитель, закашлялся, выплюнул случайно заглоченного рачка и начал снова. Ни одна моя личинка… — Голос его замер, и он свирепо зашевелил щупальцами, а затем взревел: — Прилипни!
— Не хочу! — ответил отпрыск и поплыл основанием вперед в тень, отбрасываемую рифом.
— Этой таске, — бесился родитель, — надо задать хорошую личинку. То есть я хочу сказать… — он злобно оглянулся на родительницу и соседей.
— Дорогой, — ласково сказала родительница, — разве ты не заметил…
— КОНЕЧНО, Я… О чем ты говоришь?
— Ты видел, что делал сын? Он таскал камень. Я думаю, он пока еще не понимает, почему, но…
— Камень? Гм, да, камень… Дорогая моя, ты догадываешься, что это означает?
Родитель снова занялся умственным развитием родительницы. Это была долгая работа, которой не предвиделось конца — особенно потому, что он и подруга его жизни до конца своих дней должны были оставаться на одном и том же со вкусом убранном камне (родитель самолично украсил этот камень цветной галькой, ракушками, морскими ежами и обломками кораллов в стиле рококо, который был в моде в те дни, когда родитель — еще свободноплавающая личинка — ухаживал за своей невестой).
