Ник Перумов, Дарья Зарубина Отцова забота
– Что, взяли?.. Взяли, да?.. Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!.. А не прошли вы, никуда не прошли и сдохнете здесь, все сдохнете!..
Б.Л. Васильев. А зори здесь тихие…
– Угарова! Матюшин! Машка, Игорь, оглохли, что ли?
Машка обернулась первой. Она всегда реагировала на долю секунды раньше Игоря. И раньше, в детстве, умудрялась осалить его в первую же секунду игры, и Игорю приходилось гоняться за ней по двору, пока Машке самой не надоест бегать. И потом, на фронте, когда фриц уже выцеливал его из засады, Машка успела выстрелить раньше. За тот фронтовой должок Игорь так и не рассчитался – развела их война, его на Первый Украинский, её на Первый Белорусский, – зато поднакопил новых за время учёбы. То там Рыжая вытянет, то тут подскажет. Вот и сейчас оказалась быстрее, перехватила бегущего Фимку, выросла перед ним, не дав налететь на Игоря.
– Ефим, ты чего кричишь?
– Чего, чего! Декан срочно вызывает, вас обоих. Виктор Арнольдович сказал, немедля, мол, из-под земли, Ефим, голубчик…
– Иди в баню, Фим, – оборвал Игорь, – честное слово, не до шуток. Ты-то уже отмучился. А нам ещё до распределения…
– Два пучка нервов и один холодный труп, если будешь куражиться, – саркастически подхватила Машка. – Так что… ха-ха отменяется. В очереди стоим. Талоны на светлое завтра получать.
Стояли они вовсе не в очереди. А в холле второго этажа возле большого окна. Очередь была рядом, за поворотом коридора.
Возле одной из аудиторий, где на высоких, до потолка, дверях красовалась начищенная до нестерпимого сияния бронзовая табличка «Государственная комиссия по распределению», в коридоре толпилось около сотни парней и девчат. Почти половина ребят – в несколько уже поношенной, хотя сегодня выстиранной и отглаженной военной форме, очень многие – с жёлтыми и красными нашивками за ранение на правой стороне груди и орденскими колодочками на левой. Остальные были в тёмно-синих двубортных костюмах с петлицами, явно форменного вида. И тут у многих виднелась россыпь наградных лент. Девчонки надели строгие, ниже колена, тёмные платья. И только те, кто не успел повоевать или не хотел вспоминать о том, что успел, оделись так, как велела погода, – в светлые пары и платьица-восьмиклинки, явно перешитые из чьих-то довоенных нарядов. Форменное платье было и на стоявшей у окна Машке. Игорь был уверен: Уварова наденет другое – зелёное – цвета травы, она ещё на фронте всё мечтала о том, как выучится и придёт на распределение в зелёном. Но, видимо, передумала. Кто мог понять эту Машку?..
А за окном виднелись недавно подстриженные старые каштаны и скамейки, где уже рассаживались счастливцы, получившие распределение. Кто-то радостно размахивал руками, рисуя размашистыми жестами блестящую картину собственного будущего. Кто-то хмуро выковыривал носком начищенного сапога пробившуюся между каменными плитами травку. Не повезло – не в секретный институт, не на самоновейший завод, а куда-нибудь в глубинку, поднимать сельское хозяйство или выковыривать из полей и готовящихся к осушению болот оставшуюся с войны смертоносную «память»: неразорвавшиеся снаряды, мины…
Машка отвернулась от окна. Уселась на подоконник. Игорь не мог оторвать взгляда от заполняющегося выпускниками двора.
– Я получил, – не утерпел Фимка, уж очень хотелось похвастаться. – В институте останусь. На кафедре непрямых и скрытых воздействий. А вам Арнольдыч как раз и велел передать, мол, за распределение надо поговорить. Так что давайте, давайте, ноги в руки и вперёд! Отец ждать не любит.
Виктор Арнольдыч и правда был из тех, кто ждать не умел. Да и где ему было научиться? – каждое слово его исполнялось мгновенно, потому что от одного укоризненно-печального взгляда декана всё внутри переворачивалось, и казалось, что ты не урок недоучил, не лекцию пропустил, а Родину предал. Он никогда не повышал голоса, со всеми был дружески ласков. И потому все звали декана просто Арнольдычем, а чаще – Отцом. Не по фамильярно-фронтовому «батей», который и от губы отмажет, и на что иное глаза закроет, коль дело знаешь, а именно Отцом. Строгим, но справедливым. Даже присказка имелась у старших курсов: «Бога побойся, Отца не позорь». Словно наделили декана особым даром, не то чтобы магическим – магов здесь на каждом углу хватало. Просто было в нём что-то, в добром его мудром взгляде, в тембре голоса, отчего – попроси он отдежурить лишний день, сгонять в город с документами, выучить за ночь новую тему и назавтра лекцию младшим курсам прочитать – хотелось тотчас броситься: выполнить, выдержать, оправдать.
– Идём, Игорёк. Девчонки! Света, Таня, очередь подержите? Арнольдычу мы зачем-то понадобились…
– Ещё б не понадобились, вы ему экзамены лучше всех сдали, – буркнула блондинистая Татьяна, холодно глядя на Машкину верхнюю пуговицу. Маша подобралась, готовая ответить колкостью.
– Не завидуй, Танюха, всё равно ты самая красивая девушка на курсе! – разрядил обстановку Игорь.
Машка едва слышно фыркнула и зашагала по коридору. Игорёк насмешливо козырнул зарумянившейся Таньке и в два широких шага догнал подругу.
