Осечка

Семейная баталия началась ровно в двадцать один час по местному времени.

— Любаша! — медоточиво сказал Яков Михайлович.

— Я уже тридцать два года Любаша!

В другое время Яков Михайлович Закусило не преминул бы заметить, что жене не тридцать два, а тридцать семь, но сейчас бухгалтер молчаливо согласился с этой арифметической неточностью.

— Ты умная женщина, Любаша, — льстиво заявил Яков Михайлович, поверх очков наблюдая за тем, какое впечатление произвёл комплимент. — Ты умная женщина и понимаешь, что общение с людьми, имеющими вес...

— Опять кого-нибудь к обеду пригласил! — всплеснула руками Любовь Александровна. — Скольких же прикажешь сегодня потчевать?

— Пустяки, Любаша, будет два человека. Оба очень милые, славные люди... и, главное, нужные, понимаешь, нужные.

Хлебосольство бухгалтера Закусило было вызвано соображениями меркантильного характера. Последнее время Якову Михайловичу не везло. Вот, например, третьего дня Закусило пригласил к обеду руководителя мастерской по пошивке ватных одеял Теплотеева. «Ну, — шепнул жене Яков Михайлович, — можно считать, что два одеяла у нас уже в кармане».

Гость был очень мил, ел с большим аппетитом. Но поcле обеда выяснилось, что Теплотеева перебросили на витаминный завод и что к одеялам теперь он не имеет никакого отношения. Улучив удобную минуту, Закусило вышел на кухню и сообщил жене эту печальную новость.

После того как Теплотеев ушел, Любовь Александровна категорически заявила, что больше ни одного нахлебника в дом не пустит. И вдруг Яков Михайлович опять сообщил, что пригласил к обеду не одного, а двух человек.

...Возвратившись в комнату, Любовь Александровна не менее получаса корила мужа.

— Любаша, дай сказать хоть слово! — взмолился Яков Михайлович. — Ты ведь даже не знаешь, кого я пригласил. Вчера я зашёл к Ивану Федосеевичу... У него было несколько человек. И среди них, представляешь себе, заместитель директора треста. Позволь, как же этот трест называется... забыл.

Закусило вытащил записную книжку и долго шевелил губами:

— Ах, вот, нашёл: трест Жмыхоскототкорм.

— Для чего тебе этот трест понадобился?

— Как для чего? Кормить коров и других жвачных животных.

— Да у тебя не только коровы, но и завалящего телёнка нет!

— Зто неважно. Мне корм нужен не для себя. Для Викентия Самсоныча.

— Что же, он на коровий корм перешёл?

— Ты же знаешь, Любаша, что я человек дальновидный — Викентию Самсонычу для себя жмых тоже не нужен. Ему требуется глобус для дочки Таси.

— Ничего не понимаю. А при чём здесь коровы и жмых?

— А при том, что Константину Илларионовичу Самоседову нужны хорошие вязальные спицы: его жена вяжет кофточки.

— Ну?

— Спицы есть у бабки Федосьи-молочницы. Бабке-то и нужен корм для коровы. Теперь слушай. Я даю Самоседову спицы, он мне — глобус. Глобус этот пойдёт Викентию Самсонычу, который меня познакомит с родным дядей футболиста Штрафницкого.

— Ох, прямо голова кругом идёт!.. А дядя-то тебе зачем?

— Это, милая моя, человек необходимый. Он через племянника в любую минуту достанет билеты на Северную трибуну стадиона «Динамо»!

Любовь Александровна устало махнула рукой, а Яков Михайлович с энтузиазмом продолжал:

— Но ты даже не представляешь себе, кто такой второй приглашённый. Это изумруд, а не человек. Подумай только: администратор оперного театра. Здорово?! Да за два билета в оперу...

Тут Яков Михайлович посмотрел в глаза супруги — в них не отражалась весенняя синева. Поэтому он несколько умерил пыл:

— Вот, Любаша, мы хотели оклеить комнату новыми обоями. Гарантирую, что за два билета на «Кармен» я достану такие обои — пальчики оближешь...

— Довольно! — стукнула кулаком по столу Любовь Александровна. — Ннкакого заместителя директора, ведающего жмыхом, я кормить не буду...

— Но ведь он придёт!

— Не придёт. Позвони ему и скажи, что заболел.

— А администратор?

— Этот уже пусть приходит. Но если не будет билетов в оперу и обоев...

— Будут обои, Любашенька, будут.

Почти полдня Закусило искал телефон заместителя директора Жмыхоскототкорма и облегчённо вздохнул, когда, наконец, сообщил ему, что заболел. «Победа оказалась на моей стороне, — подумал Яков Михайлович, — администратор оперного театра всё-таки придёт!»

Гость Ибрагим Сидорович Кривенко — тот, из-за кого разгорелась семейная баталия, — был маленьким, толстеньким человеком с весьма чахлой растительностью и вставной челюстью. Она то и дело выпадала, но Кривенко ловко подхватывал её нижней губой. Ибрагим Сидорович алчно поглядывал иа графин с водкой и оживился лишь тогда, когда хозяйка сумрачно позвала к столу.

Опрокинув в рот две рюмки водки, он спросил у хозяйки:

— А это что лежит на блюде?

— Жареные мозги.

— Вот мы сейчас эти мозги распробуем, — весело отозвался Кривенко и переложил в свою тарелку добрую половину того, что было на блюде.

— Очень вкусно, — разглагольствовал гость, — по всему видно, что это мозговая субстанция с характерными для нее хромаффинными клетками, выделяющими адреналин...

После этих слов Ибрагим Сидорович снова потянулся к блюду с мозгами, но Яков Михайлович резким движением отодвинул блюдо.

Кривенко посмотрел на хозяина и уже несколько заплетающимся голосом произнёс: