В тот день, камнем упавший в застойные воды провинциального города Меары, с утра зарядил мелкий нудный дождик. И к вечеру по кривым улочкам сверху вниз текли ручьи, образуя в низинах бурлящие водовороты, в которых плескался раствор конского навоза, взвесь глины и чернозема, смытых с проезжающих через городок телег и всевозможных повозок. Эситея добиралась до своего маленького домика, приподняв выше щиколоток длинные юбки и подол плотного плаща. Настроение от такой прогулки не улучшилось. Она поднялась по выщербленным каменным ступенькам в свое одинокое жилье, зажгла тусклый фонарик над входом — уже почти стемнело — открыла дверь и оказалась в маленькой прихожей, где и сняла грязные сапоги и промокший плащ.
Мерзкое настроение, в котором девушка сейчас пребывала, вполне характеризовалось изречением: кругом подлость, трусость, обман. А также беспросветная эгоистичная корысть. В общем, каждый человек когда-нибудь в таком настроении пребывает. А если нет — то, значит, он сам такой. В смысле, беспросветный, эгоистичный и корыстный. Сама себя Эситея настолько беспросветной считать никак не могла, и она прошла из прямо на кухню, с целью отвлечься от тягостных дневных впечатлений. Зажгла лампу, с нижней полки огромного деревянного шкафа достала бутылку наливки и мерный стаканчик, поставила это добро на массивный, под стать шкафу, деревянный стол. Потом забралась с ногами на широкую скамью, устроилась поудобнее среди кожаных подушек и опрокинула в рот первый мерный стаканчик наливки. Аромат летних трав и ягод наполнил душу теплом, а крепкий спирт согрел горло. Надо было встать, достать что-нибудь на закуску, но у Эситеи внезапно кончились силы.
Сколько она выпила этих стаканчиков, девушка не знала, считать было некому, но вдруг в дверях возник расплывчатый глюк в виде мужчины, который внимательно на нее смотрел. Масляная лампа, слабо освещавшая кухню, вспыхнула ярче. Глюк исчез. Но во входную дверь настойчиво постучали.
— Ну что за свиньи там еще приперлись?! — возмутилась Эситея, с трудом сползая с лавки. Кое-как, держась за стенку, она снова добралась до прихожей и потянула незапертую тяжелую дверь на себя. За дверью, под ветвями мощной, но чахлой и мокрой по зимнему времени смоковницы, озаряемые светом маленького фонарика над входом и синевато-белым сиянием факелов, политых какой-то дрянью, явственно возникли черты капитана городской стражи.
— Э-э-э, госпожа дикеофора, мы обыскиваем все дома на этой улице, ищем преступника.
— У меня в доме? — удивилась Эситея. — Сдурели? Я и в хорошем настроении к себе домой преступника не пущу, а сегодня у меня настроение плохое.
Слова подбирались с трудом.
Капитан откинул мокрый капюшон, в руках у него ярко сверкнул какой-то артефакт, с помощью которого наивные стражники определяли, врут им или нет. Иначе эти грубые мужланы отличить правду от лжи не могли.
— Вроде и вправду никого не прячет, — неуверенно сказал капитан.
— А разве определитель лжи на дикеофорах срабатывает? — с сомнением поинтересовался один из стражников.
— Срабатывает.
— А на пьяных дикеофорах? — с неверием в голосе переспросил стражник.
— На всех срабатывает! Или ты сомневаешься в моих словах? Ты прямо скажи.
Эситея уцепилась за косяк двери. Свежий прохладный воздух, который ее поначалу протрезвил, утратил свое благотворное воздействие.
— Мало мне было старостихи и ее наглого сынка, — пьяно пожаловалась она, — еще и стража приперлась.
— Не обращайте на них внимания, госпожа дикеофора, — с отеческими нотками в голосе сказал капитан. — Не все люди такие.
— По-моему, все.
— Ладно, пойдемте дальше, парни. Оставим госпожу дикеофору. У нее сегодня был трудный день.
Эситея отступила назад, задвинула мощный засов на двери, вернулась в полумрак кухни и снова устроилась на лавке, завернувшись в теплый платок. Налила очередной мерный стаканчик настоянной на летних травах наливки.
И тут в кухне снова возник недавний глюк.
— Можно присоединиться? — вежливо спросил он. — У меня закусь есть.
Эситея критически осмотрела бутылку с наливкой.
— Ну не настолько уж и много я выпила, чтобы мне собственные глюки закусить предлагали.
— С непривычки много и не надо, — просветил ее опытный глюк красивым низким голосом.
— Ну давайте, давайте, что у вас есть, — покладисто согласилась хозяйка кухни.
Глюк пододвинул к ней поближе раскромсанную на толстые куски вареную телятину и ломоть хлеба. Эситея откусила кусок мяса и внезапно поняла, что очень хочет есть.
— Там у меня в шкафу где-то окорок еще лежит. И горшочек с кашей стоит в печке, — сообщила она глюку. Тот мгновенно отыскал упомянутые ею продукты.
— А кто такие дикеофоры? — спросил он, прикладываясь в свою очередь к ее наливке.
— Дикеофоры? — удивилась Эситея. — А кто ж их знает. Считается, что они, вообще-то, хорошие, но обижать их нельзя. Дурная примета. Обидишь, говорят, городскую дикеофору, и жизни тебе не будет. Интересно, это действительно так, или люди все сочиняют?
— За счет суеверий, значит, выживаете? — усмехнулся глюк.
— Дожила, — расстроилась Эситея, доев кусок мяса. — Еще меня собственные глюки в суеверии упрекать будут. Пойду лучше спать. Кажется, я уже готова.
