ГЛАВА 1
СТАРЫЕ РАДОСТИ, НОВЫЕ МУКИ И ТАИНСТВЕННЫЕ ЗВОНКИ
— А Вовка-то Климов — слыхали? — герой у нас! Нет, не телега — точно! — как придурок разорался на переменке одноклассник Володи Степа Чудиновский, спустя недели полторы как начались занятия.
И вот пошло-поехало! Откуда только узнал Степка и о палаше, и о Ежовом острове и даже о Володиных белорусских похождениях? На Володе буквально висли ребята и девчонки класса — одни с огромным интересом, другие с недоверием, а третьи с завистью (он же видел!) принялись расспрашивать о приключениях.
— Нет, правда, Степка Чудиновский не натрепал?
— И про пистолет, все это правда?
— Ты что, на самом деле из него бабахал?
— Ну, ты крутой, мужик! А мы-то думали, ты, Вовка, киселек на манной каше!
«Ну откуда он все это знает! — с досадой думал Володя. — Неужели из милиции в школу сообщили? Или Иринка Тролль язык развесила?» Но по мере того, как Володя замечал в глазах доброжелание или даже гордость, светившиеся у одноклассников, досада скоро уступила место чувству радости, какого-то огромного удовлетворения, словно он получил не меньше трех пятерок за день или Тролль внезапно вдруг призналась ему в любви (об этом Володя даже не мечтал!).
Девочки смотрели на Володю теперь так, будто видели его впервые. Трое из них с заискивающими улыбками, боясь, что откажет, пригласили героя к себе отпраздновать их дни рождения. И Володя, конечно, согласился, хотя неподалеку стояла Иринка и все, конечно, слышала. А Володе вдруг стало приятно ощущать свою власть над этой девочкой, хотя она ничего обидного ему не сделала, — наоборот.
«Ну и пусть себе побесится! — с наслаждением думал Володя. — Никуда от меня не уйдет — крепче любить станет!» И громко, почти торжественно пообещал всем трем именинницам обязательно прийти «погулять».
Мальчики, однако, не были единодушны в своем преклонении перед Володей. Во-первых, они его заставили подробно рассказать о том, что все-таки случилось с ним за это лето, и Володя, предвкушая предстоящий триумф, стал рассказывать. Нет, он ничего не сочинял. Напротив, кое-что он даже решил от всех сокрыть: делал таинственную физиономию и говорил:
— Ну, здесь я пропущу — обещал в милиции молчать, подписку дал...
И таинственность происходившего с Володей всех завораживала, заставляла верить и восхищаться тем, что слушаешь «крутого» парня, с которым учишься и даже дружишь.
Но слава Володи некоторым из ребят очень скоро стала надоедать. Появились те, кто ему в открытую не верил и даже называл врунишкой. Володя хотел было, чтобы рот закрыть таким Фомам неверующим, позвать Иринку. Но девочка, вздернув свой крошечный носик, лишь фыркнула, когда рядом никого не было:
— А я-то тут при чем? — и добавила: — Сам выкручивайся, а лично я ничего не видела и знать ничего не хочу! — А уходя, даже рукой махнула: Счастливо погулять на дне рождения Светланы!
И Володя, обескураженный, расстроенный, остался стоять на месте, зачем-то дергая себя за ухо. Ему очень нравилась Иринка, свидетельница почти всех его подвигов. Никакая Светлана ему не была нужна, и теперь, покинутому и осмеянному той, которую он почти любил, Володе была безразлична слава.
Однако слава в виде одобрительных взглядов девочек, заискивающих предложений многих одноклассников, даже ласковых улыбок учителей снова стала повелительницей Володиного сердца, и он, махнув рукой, полностью отдался ей в рабство — до ужаса легкое и сладкое.
Но в Володином доме, таком мирном и теплом прежде, как перед грозой, повисла тяжкая тревога, невыносимая и страшная. Мальчик смотрел на своих родителей и не узнавал их. Мама, такая живая, ласковая прежде к Володе и его отцу, теперь казалась чужой и будто переносившей какую-то боль. Отец, всегда добродушный, полный сил душевных и телесных, а поэтому мягкий, теперь словно осунулся: щеки его впали, могучие плечи опустились, руки Геркулеса стали тоньше и вытянулась шея.
Родители, замечал с тревогой Володя, теперь сторонились друг друга, лишь иногда перебрасываясь пустяковыми фразами, да и то процеженными сквозь зубы или сказанными в сторону с отведенными глазами.
Нет, они не ссорились, но иногда Володя из-за стены слышал, как начинал о чем-то громко говорить отец, и говорил недолго, но взволнованно, с надрывом, и резко смолкал, точно успокоив себя. А порой начинала говорить мама, и тоже очень страстно, будто за что-то ругала отца, а папа в это время молчал. Но ссор все-таки не было...
И однажды Володя, которого уже измучила гнетущая обстановка дома, набравшись смелости, спросил у родителей, когда в воскресенье все собрались за завтраком: