— Двадцать три! Двадцать четыре! Двадцать пять! — глухо разносилось по лесу. Это Ильде́р, засунув голову в дупло старого дуба, продолжал громко отсчитывать. — Двадцать восемь! Двадцать девять! Тридцать!
Тем временем ребята бесшумно разбегались кто куда. Когда он добрался до шестидесяти, даже девчонки успели попрятаться.
Только один паренек в желтой майке не торопился: кажется, он еще не придумал, куда бы спрятаться. Чего спешить? До ста еще далеко.
— Семьдесят шесть, семьдесят семь… — упрямо долбил Ильдер.
Из-за ивового пенька, густо обросшего молодыми побегами, высунулась черная макушка Захарки.
— Кестю́к, иди сюда! Лучше места не найдешь!
— А-а! — отмахнулся Кестюк. — Успею, все равно он сначала девчонок отыщет. — Но сам на всякий случай прибавил шагу, и вот уж на поляне никого, только желтая майка мелькнула в кустах.
Кестюк знал, где спрятаться. Миновав овражек, он на четвереньках пролез сквозь малинник и оказался возле темной бревенчатой стены старого сарая.
«Здесь меня даже Ильдер не найдет», — подумал Кестюк и улыбнулся. Вдоль стены сарая он прошел к забору, встал возле калитки и от нечего делать стал смотреть в щель.
На крыльцо дома лесника вышла девочка в синем платье с миской в руках и тоненьким голоском начала созывать кур:
— Цып, цып, цып…
Куры закудахтали, захлопали крыльями и кинулись наперегонки от сарая к дому. Петух, восседавший на срубе колодца, неодобрительно посмотрел на эту спешку сначала одним желтым глазом, потом другим и вдруг сорвался, лётом бросился вдогонку.
— Гляди-ка, девчонка… «Цып, цып, цып», — тихонько передразнил Кестюк. — Вот пискля-то! Откуда взялась? Лесник с женой бездетные, и не из поселка — это уж точно. Наверно, к леснику родня какая приехала… — И он пристроился к более широкой щели, чтобы получше рассмотреть девочку в синем платье.
Она сошла с крыльца и стала разбрасывать пшено, легко взмахивая рукой. Потом поставила пустую миску на ступеньку и вприпрыжку — прямо к сараю. Кестюк даже отскочил — так близко она пробежала. Все-таки он успел разглядеть, что глаза у нее черные, маленький носик, веснушки… «На вид лет одиннадцать, как Илемби́, и вообще на Илемби похожа», — заключил Кестюк.
«Кто ее знает, такая шустрая, может, заметила она меня в щель, — вдруг подумал Кестюк. — Стоит какой-то дурак и подглядывает; никто не поверит, что мы в прятки играем. Подумают, стащить чего хочут».
Тут, гремя цепью, зевая и потягиваясь, из-под крыльца вылез здоровенный лохматый пес.
«А ну как лесник дома — уж он-то разбираться не будет, спустит собаку», — решил Кестюк и повернул к малиннику. И как бы вдогонку ему прозвучал голос лесничихи:
— Маю́-ук!
— Чего, тетя? — отозвалась девочка и подбежала к крыльцу.
— На-кась, вывали из ведра за сарай.
— Давай, тетя, — сказала девочка.
Кестюк уже стоял в малиннике, но калитка и угол сарая ему были хорошо видны. Значит, так: ее зовут Маюк, выходит, она племянница лесника и приехала на лето…
«А ничего девчонка, ловкая», — подумал Кестюк, и в это время почти возле его носа мелькнули тонкие загорелые руки, мусор рассыпался у его ног, а Маюк убежала обратно, размахивая ведром, и напевая:
Хорошо на Волге жить,
ходят пароходики,
незаметно проплывают
молодые годики…
— Ну и песня у тебя дурацкая, — прошептал ей вслед Кестюк. — Однако надо отсюда убираться, а то еще помоями обольют.
Кестюк посмотрел себе под ноги и вдруг увидел в мусоре трубку. Трубка! Наверно, лесника… Случайно выбросили? Он поднял трубку и уже хотел крикнуть, позвать девчонку, но тут же разглядел, что курить из нее нельзя — вон какая сбоку трещина.
Странно! Ясно было, что трубка не очень-то новая, но почему-то не было в ней никакого нагара. Мальчик отделил мундштук и увидел, что внутри мундштук совсем чистый. Кестюк часто видел, как дедушка долго чистит мундштук тонкой спицей перед тем как закурить. Так что же, выходит, из этой трубки никто ни разу не курил?
У дедушкиной трубки есть еще и крышечка. Этой крышечкой дед закрывает трубку, когда курит на ветру. «А крышечка-то была, — вдруг догадался мальчик, — ее просто отломили, поэтому и трубка треснула».
В это время через овраг донесся пронзительный голос Алю́ны, и Кестюк подумал, что не скоро еще до него доберутся… Но играть что-то расхотелось…
Кестюк, уже не прячась, пошел через овраг к орешнику, но тут раздался хрипловатый голос лесника:
— Эй. Пра́ски, ты где?
Кестюк остановился.
Утром, когда шли в лес, ребята видели лесника с каким-то человеком в шляпе, похоже, нездешним; они направлялись в сторону станции. Теперь лесник вернулся из города, ясное дело, навеселе. «А какой противный этот в шляпе, — вдруг вспомнил Кестюк, — посмотрел на нас так, будто мы ему чего сделали, змееглазый какой-то…»
Из дома лесника донеслась глухая брань, и кто-то резко захлопнул распахнутые створки окна. Кестюк услышал скрип двери и, решив посмотреть, что будет дальше, снова спрятался в малиннике. Он увидел, как Маюк опять бежит к сараю. Вот она прошла через калитку и стоит возле недавно выброшенного мусора, плечами пожимает. Наклонилась и стала разгребать мусор палкой. Тут через двор двинулась лесничиха и, подойдя к калитке, окликнула Маюк: