С небольшой рыночной площади в центре городка мост через реку Рэга и юнкерский особняк, в котором расположился штаб дивизии, были видны как на ладони. Вплоть до темнеющего на горизонте леса тянулись луга, покрытые островками тающего буро-серого снега. В этом году уже первые дни марта предвещали приход ранней весны.
Клос смотрел на мост, на реку, на шоссе, мелькающее среди деревьев, и думал о танковых частях, которым предстояло открыть путь к Поморью и на Щецин. Танки должны были форсировать реку, выбить немцев из небольшого городка Форбург, который когда-то назывался исконным польским именем Осек, и преследовать их через Дюберитз, или Добжице.
Нет ничего удивительного, что генерал Пфистер, командующий немецкой гренадерской дивизией, а скорее, ее жалкими остатками после боев за Поморский вал, придает такое важное значение мосту через реку. «Взорвать или удержать, но ни в коем случае не отдавать врагу!» – таков его приказ.
Откуда-то издалека слышался глухой гул артиллерийской канонады; каждый немецкий гренадер чувствовал, что враг уже рядом, и даже генерал Пфистер и эсэсовец Куссау уже не верили в то, что Рэга может стать тем рубежом, который преградит путь в глубь рейха. «Держитесь до последнего, на вас смотрит сам фюрер!» – зачитал сегодня генерал телеграмму из ставки Гитлера. А потом добавил: «Удержать во что бы то ни стало или взорвать!» Да, взорвать, чтобы через этот мост не могли прорваться советские танки Т-34, наводящие ужас на гитлеровцев. Поэтому было отдано распоряжение генерала заминировать мост, а командиру подразделения охраны – ждать у телефона дальнейших приказаний генерала…
От центральной площади городка звездообразно разбегались улочки, одна из которых называлась Дюберитзштрассе, или по-польски Добжицкая.
Клос еще издали прочитал название улицы, но подошел ближе, чтобы в этом удостовериться и убедиться, что за ним не следят, хотя в этом прифронтовом городке, который уже завтра снова станет польским, никто не обращал внимания на капитана вермахта.
От моста поднималась в гору, а затем тянулась через всю Добжицкую улицу вереница беженцев. Тележки, которые чаще всего тащили женщины, толпа стариков и детей, с завистью поглядывающих на окна еще не покинутых жителями домов, счастливые обладатели велосипедов, стремящиеся пробиться вперед, в голову этой беспорядочной колонны…
Время от времени толпа уплотнялась, раздавались предупреждающие окрики, и тот, кто не успевал сойти на обочину дороги, терял свои пожитки под гусеницами бронетранспортеров и противотанковых орудий, спешащих на восток.
Солдаты в касках понуро смотрели на толпы беженцев. Теперь отступали немцы. Клос не чувствовал к ним жалости: наконец свершилось то, чего он ждал не один год.
Клос прибавил шагу. Дом под номером 64 должен быть где-то в конце улицы. «Живет один, в укромном месте», – сказал связной, передавая Клосу адрес подпольщика.
Дивизия генерала Пфистера прибыла в городок днем раньше, как второй эшелон обороны, но Клос за двенадцать часов своего пребывания уже успел собрать немало сведений, которые могли быть полезными командованию советских и польских войск, наступающих на этом участке фронта. Он полагал, что через польских патриотов сможет связаться с командованием и передать собранную им информацию. Прежде всего это были сведения о системе обороны моста и о полке немецких гренадер из резерва главного командования, который ночью перебросили в лес Вейперта. Сообщил об этом генерал Пфистер, когда вызвал к себе Клоса и капитана Куссау, прикомандированного к ним из дивизии СС, разгромленной на Висле. Пфистер – типичный пруссак, образец вымуштрованного офицера вермахта, для которого ничего, кроме обстановки на вверенной ему полосе обороны, не существует.
– Я ожидаю от вас, господа офицеры, точного выполнения моих приказов, – заявил Пфистер.
Ответив: «Так точно», Клос осмелился спросить:
– Господин генерал, вы полагаете, что противник прорвет нашу оборону на реке?
– Я так не думаю, – ответил Пфистер. – Но я должен предвидеть любую ситуацию. Этот мост должен быть взорван прежде, чем они овладеют им. Но приказ на его уничтожение могу отдать только я, и я отдам его немедленно, если наступит критический момент.
Генерал сообщил, что в его распоряжение выделен из резерва полк гренадер, который в настоящее время дислоцируется в лесу Вейперта, затем Пфистер заговорил о деле обер-лейтенанта Кахлерта.
– Предать его военно-полевому суду и расстрелять! – заявил генерал тоном, не допускающим возражений.
Клос понимал: возражать, высказывать свое мнение сейчас бесполезно, тем более что эсэсовец Куссау явно доволен таким решением. Он не любил Кахлерта. И в атом не было ничего удивительного. Кахлерт, студент из Вены, был одним из наиболее способных офицеров дивизии и не очень скрывал свое пренебрежение к гестаповцам.
– Кахлерт, – медленно продолжал генерал, – вопреки моему приказу сдал большевикам деревню Кляудорф.
– Он не мог там удержаться, – не выдержал Клос. – И он занял более выгодные оборонительные позиции.
Генерал посмотрел стеклянными глазами на Клоса:
– Вы что, забыли приказ фюрера, господин капитан? Может быть, вам об этом напомнить?
