М. Ланской, Б. Рест
Опанасовы бриллианты
На конверте стоял штамп далекого южного города. Письмо было коротким: «Уважаемый Иван Георгиевич! Все. Завязал. Живу, как человек. Поздравляю Вас с Новым годом. Спасибо. Плаз».
Прочитав эти несколько строк, полковник милиции Иван Георгиевич Сизов улыбнулся и, продолжая улыбаться, перечитал их еще раз.
— Молодец, Плаз! — полковник легонько ударил ладонью по лежащему перед ним листку бумаги; вероятно, так же весело и доброжелательно он похлопал бы по плечу самого Плаза, если бы тот находился сейчас в кабинете Ивана Георгиевича.
Вложив почтовый листок обратно в конверт, Сизов спрятал его в несгораемый шкаф.
Этим письмом окончательно закрывалось одно старое дело, которым на протяжении многих лет занималась милиция то одного, то другого города.
Полковнику впервые пришлось познакомиться с Плазом весной 1951 года.
Началось с телефонного звонка. Говорила женщина. По ее голосу Иван Георгиевич отчетливо представил себе побледневшее от волнения лицо, умоляющие глаза, дрожащие губы.
— Вы должны меня принять, — слушал полковник торопливо сыпавшиеся в трубку бессвязные слова. — Умоляю вас! Это ужасно! Чтобы в нашем городе!.. Среди белого дня! Я вам должна рассказать сейчас же! Я жена профессора (женщина назвала фамилию известного в Ленинграде ученого). Муж еще ничего не знает! Мне сказали, что нужно обратиться именно к вам. Я все, все расскажу. Вы будете потрясены! Мой муж…
Телефонная трубка воспроизвела подавленное рыдание и шумную возню с носовым платком. Воспользовавшись паузой, Иван Георгиевич спросил:
— Как ваше имя и отчество?
— Мое? Простите, я так измучена. Все это так ужасно. Меня зовут Ольга Павловна.
— Приезжайте, Ольга Павловна, в Управление милиции на Дворцовую площадь. Пропуск на ваше имя будет спущен.
…Женщина в модном демисезонном пальто, широко распахнув дверь, вошла в кабинет, и, уже подойдя к столу и протянув руку, спросила:
— Можно? Я вам звонила.
— Садитесь.
Она была в том возрасте, когда особенно сильно желание казаться если не молодой, то уж, во всяком случае, свежей и хорошо сохранившейся женщиной. Цвет волос, щек, бровей и ресниц был очень приятен и почти натурален.
— Я вас слушаю, — сказал Иван Георгиевич.
— Простите, я сейчас. Я не могу прийти в себя. Это как сон, как немыслимый кошмар. Мне иногда кажется, что я сейчас проснусь. Я даже не знаю с чего начать… Самой трудно поверить — так все это странно и невероятно…
— Попрошу вас успокоиться и рассказать все по порядку.
— Да, да, сейчас. Это так ужасно… В одиннадцать часов утра я вышла из дому. Николай Кириллович ушел на сессию, у него сегодня экзамены, а я обещала зайти к портнихе — она живет на Владимирском проспекте. Погода сегодня прекрасная, я решила пройтись пешком. У Пяти углов меня еще догнала на своей «Победе» Лида Воробинская, предложила подвезти. Но я, дура, отказалась, помахала ей рукой и пошла по правой стороне. У Колокольной улицы я заметила мужчину, он шел от Невского и уже издали пожирал меня глазами. Мне сразу стало не по себе. Внутри что-то кольнуло и как будто оборвалось. Я отвела от него глаза, иду и чувствую, как он приближается. Подходит, улыбается, останавливается передо мной. Я готова уже рассердиться, а он смотрит мне прямо в глаза и улыбается. С той минуты все остальное я помню как в тумане. Он мне что то сказал. Я что-то ответила. Потом он достал из кармана носовой платок, я почувствовала какой-то одуряющий запах и перестала видеть улицу, дома… В голове все так закружилось… Потом подошли еще двое, но я уже была в состоянии гипноза.
— Гипноза? — переспросил Иван Георгиевич.
— Да, да, — кивнула головой Ольга Павловна. — Это так страшно… Они что-то говорили, я что-то отвечала. Молодой человек крепко держал меня за руку. Потом мы поднялись ко мне домой. Я, идиотка, взяла сберкнижку, пошла и сняла со счета двадцать тысяч — все это автоматически, в полном забытьи. Конечно, это был гипноз. Потом я отдала им деньги, своими руками вложила в чемодан костюм мужа, отрезы, чернобурку… И они ушли… Помню, я еще долго сидела и, как шизофреничка, улыбалась в зеркало. И вдруг очнулась! Это было ужасно! В голове было еще легкое кружение, ноги — чужие. Я хотела кричать, звать на помощь и не могла… Женщина закрыла лицо руками, и ее полные плечи стали подергиваться, как у всех на свете плачущих женщин. Иван Георгиевич, вначале внимательно слушавший Ольгу Павловну, уже где-то в середине ее рассказа отвлекся, открыл ящик стола, достал толстый альбом и, положив на колени, начал переворачивать плотные листы картона, заклеенные фотографиями. Когда женщина замолчала, он положил альбом перед ней, сухо кашлянул и сказал со строгостью в голосе:
— Вытрите глаза и взгляните на эти фотоснимки. Смотрите внимательно: может быть, здесь найдутся знакомые вам лица.
Ольга Павловна вцепилась в альбом обеими руками. Она перевернула один лист, второй, третий и вдруг, прижав носовой платок к груди, воскликнула:
— Боже мой! Он! Он! Негодяй! Подлец!
С фотографии угрюмо смотрел пожилой мужчина с мясистым лицом и пышными, гладко зачесанными волосами.