Настя
Один раз умрешь — потом умирать уже не страшно.
А я однажды умерла.
И смерти я больше не боюсь.
Я боюсь всего остального.
Для меня август во Флориде — это жара, удушающая влажность и школа. Школа. В школу я не ходила больше двух лет. Если не считать учебой домашнее образование за кухонным столом под чутким руководством мамы, а это, на мой взгляд, не в счет. Сегодня пятница. В понедельник я приступаю к занятиям в выпускном классе, только вот документы еще не подала. Не подам сейчас — в понедельник утром у меня не будет расписания, и, чтобы получить его, придется ждать в канцелярии. А я, пожалуй, предпочла бы избежать киношной сцены из плохого фильма 80-х: в свой первый день входишь с опозданием в класс, ты последняя, все уже на местах, бросают свои дела, пялятся на тебя. Наверно, это не самое худшее, что могло бы случиться со мной, но все равно приятного мало.
Тетя, вместе со мной, въезжает на стоянку средней школы городка Милл-Крик. Обычная школа, как все. От той, что я посещала прежде, отличается лишь гнусным цветом стен и названием на вывеске. Марго — она не хочет, чтобы я называла ее тетей, говорит, от этого сразу чувствует себя старухой, — выключила радио, оравшее в машине всю дорогу до школы. Слава богу, ехать недалеко: громкий шум заставляет меня нервничать. Нет, сам шум меня не тревожит — я не выношу громкие звуки. Громкие звуки заглушают тихие, а как раз их-то я и боюсь. Сейчас я спокойна, потому что мы в машине, а в машине мне обычно не страшно. Вне машины — другое дело. Вне машины я никогда не чувствую себя в безопасности.
— Мама ждет от тебя звонка, когда мы здесь закончим, — говорит мне Марго. Мама много чего ждет из того, чего никогда не получит. В принципе, позвонить — не такое уж большое дело, но это не значит, что я ей позвоню. — Хотя бы эсэмэску пошли. Всего четыре слова. Документы подала. Все хорошо. В конце могла бы и рожицу веселую прилепить — от тебя не убудет.
Я искоса смотрю на нее с пассажирского сиденья. Марго младше мамы на целых десять лет. И полная ее противоположность, почти во всем. Она даже не похожа на нее, и это значит, что на меня она тоже не похожа, потому что внешне я — вылитая мама. У Марго светло-русые волосы и голубые глаза; с кожи не сходит загар, потому что она работает по ночам, а днем дремлет возле бассейна, хотя, будучи по профессии медсестрой, должна бы знать, что лежать на солнце вредно. У меня кожа белая, глаза — темно-карие, а волосы длинные, вьющиеся и почти черные. Она — словно сошла с рекламы крема «Коппертоун»; я же будто восстала из гроба. Посмотреть на нас со стороны: ну какие мы родственники? А ведь это — единственное, что можно сказать о нас наверняка.
Марго самодовольно улыбается, знает: если не убедила меня уважить маму, по крайней мере, растормошила мою совесть. Марго не любить невозможно, как ни пытайся, отчего я ее немного ненавижу, ибо сама я такой, как она, никогда не стану. Марго взяла меня к себе не потому, что мне больше некуда идти, — просто в любом другом месте мне невыносимо. На ее счастье, видеть она меня будет лишь мельком: как только начнутся занятия в школе, мы редко будем вместе дома в одно и то же время.
И все равно, сомневаюсь, что замкнутая озлобленная девочка-подросток — подарок для незамужней женщины тридцати с небольшим лет. Лично я ни за что не согласилась бы взять на себя такую ответственность, но ведь я — не очень хороший человек. Может быть, поэтому очертя голову бежала от людей, которые души во мне не чают. Будь у меня возможность, я жила бы одна. С превеликим удовольствием. Лучше уж быть одной, чем притворяться перед всеми, что у меня все хорошо. Но мне такой возможности не дадут. Поэтому я согласилась жить с тем, кто хотя бы не любит меня так сильно. И я благодарна Марго. Хотя ей этого не говорю. Вообще ничего не говорю. Ничего.
В канцелярии, когда я вошла туда, хаос и суматоха. Телефоны трезвонят, копировальные машины жужжат, шум и гам. К стойке ведут три очереди. Я не знаю, какая мне нужна, поэтому встаю в ту, что ближе к двери, и надеюсь на лучшее. Марго стремительно входит следом за мной и тут же тащит меня в обход всех очередей к секретарю приемной. Ей повезло, что я вовремя ее заметила, иначе в ту же секунду, как Марго схватила меня за руку, она лежала бы на полу лицом вниз, а я коленкой упиралась бы ей в спину.
— Директор — мистер Армор — ждет нас, — говорит она решительно. Марго держится как и подобает серьезному взрослому человеку. Сегодня она выступает в роли моей матери. Такой я редко ее вижу. Ей милее роль крутой тетки. Своих детей у нее нет, поэтому она немного не в своей тарелке. Я и не подозревала, что мы заранее записались на прием к директору, но теперь понимаю, что это вполне разумно. Секретарь приемной, неприятная женщина лет пятидесяти, жестом отсылает нас к паре стульев возле закрытой двери из темного дерева.
