С берега реки, обвивающей северную часть города, видно лишь одно необъятное небо. Глядишь в него почти с благоговением, и порой даже дух захватывает — так великолепна и величественна открывающаяся взору картина. Четкие силуэты зданий рассекают небесное пространство: горизонтали и вертикали, прямоугольники и остроконечные шпили, башни и минареты, узоры, узоры, узоры, выложенные в геометрическом единстве на голубом и белом фоне неба.
Ночью же на набережной попадаешь в сверкающую галактику ослепительных солнц, в паутину огней, протянувшуюся от реки к югу, где она окутывает город брызжущим светом электрической магии. Фонари вдоль шоссе, отражаясь в темной воде реки, двойной цепочкой окаймляют город. Светящиеся окна зданий взмывают ввысь яркими прямоугольниками, добираются до звезд и сливаются там с озаряющими небо алыми, зелеными, желтыми, оранжевыми сполохами неонового сияния. Светофоры вызывающе подмигивают разноцветными глазами, и весь Стем взрывается раскаленным сплетением бушующих, слепящих многоцветьем вспышек.
Город открывается мерцающей россыпью драгоценных камней, искрящихся чарующим сиянием.
Здания — всего лишь театральная декорация.
Обращенные фасадом к реке, здания лгут рукотворным чудом огней, но, когда в благоговении смотришь на них, от этой картины захватывает дух.
Позади зданий, там, где кончается карнавал света, затаились улицы.
На улицах мусор и отбросы.
Будильник заверещал в одиннадцать вечера.
Он привычно нащупал его в темноте и нажал кнопку. Занудливое стрекотание оборвалось, и в комнате стало очень тихо. Только слышалось рядом ровное дыхание Мэй. Несмотря на распахнутые настежь окна, в спальне висела липкая жара, и он вновь подумал о кондиционере, который все собирался купить — еще с тех пор, как только наступило лето. Наконец, нехотя сел и потер глаза пудовыми кулачищами.
Это был крупный крепкий блондин с взъерошенными сейчас прямыми волосами. Припухшие со сна глаза, обычно серые, теперь, в темноте, казались совершенно бесцветными. Он встал и потянулся. Спал он только в пижамных штанах, и когда с хрустом вскинул руки над головой, они соскользнули с мускулистого плоского живота. Он раздраженно крякнул, подтянул штаны и взглянул на Мэй.
Простыня сбилась в ногах сырым безжизненным комком. Мэй спала на боку, уютно свернувшись, ночная сорочка высоко вздернулась, обнажив живот. Он подошел к кровати и легонько коснулся ее бедра. Она что-то невнятно пробормотала и повернулась на другой бок. Он улыбнулся в темноте и пошел в ванную бриться.
Вся процедура уже давно была рассчитана по минутам, так что он знал, сколько времени у него займет бритье, сколько — одевание и сколько уйдет на то, чтобы наспех проглотить чашку кофе. Прежде чем взяться за бритву, он снял с руки часы и положил их на раковину, чтобы посматривать иногда время. В одиннадцать десять он начал одеваться: цветастая рубашка, присланная братом с Гавайев, бежевые габардиновые брюки, легкая поплиновая куртка. В левый задний карман положил носовой платок, потом сгреб с туалетного столика бумажник и мелочь.
Выдвинув верхний ящик столика, он взял лежавший рядом со шкатулкой для драгоценностей Мэй револьвер 38-го калибра. Провел пальцем по жесткой коже кобуры и сунул ее в правый задний карман, прикрыв полой куртки. Закурил сигарету, завернул в кухню поставить на огонь воду для кофе и пошел проведать детей.
Мики спал, засунув, по своей привычке, большой палец в рот. Он провел ладонью по голове сынишки. Господи, какой же потный! Надо опять поговорить с Мэй насчет кондиционера. Просто нечестно мучить ребятишек в такой парилке. Подошел к кроватке Кэти и дотронулся до ее лба. Вроде бы не такой мокрый, как у ее брата. Ну она же девочка, девочки не потеют так сильно, как мальчишки. Тут из кухни послышался пронзительный свист чайника. Он взглянул на часы и улыбнулся.
В кухне он всыпал две чайные ложки растворимого кофе в большую чашку и залил ароматный порошок крутым кипятком.
Кофе он пил без молока и сахара. Только теперь почувствовал, что просыпается по-настоящему, и в сотый раз поклялся, что никогда больше не станет пытаться вздремнуть перед ночной сменой, — это же полный идиотизм. Ему надо привыкнуть спать по возвращении с работы. Какого черта он выигрывает? Пару часов, не больше. Надо обсудить это с Мэй. Он залпом допил кофе и вернулся в спальню.
Ему всегда нравилось смотреть на спящую жену. Правда, он при этом ощущал легкий стыд и неловкость: сон — это ведь что-то очень личное, и подсматривать за ничего не подозревающим человеком, в общем-то, не очень хорошо. Но господи, какая же она во сне красавица! Какого черта, честно или нечестно! Несколько секунд он разглядывал ее: разметавшиеся по подушке темные волосы, крутой изгиб бедра, столько женственности в обнаженном белом теле под вздернувшейся сорочкой. Подошел к краю кровати и осторожно откинул волосы с ее виска. Нежно-нежно дотронулся поцелуем, но она пошевелилась и окликнула:
— Майк?
— Спи, сладость, спи.
— Уже уходишь? — хрипло пробормотала она.
— Да.
— Поосторожнее там, Майк.
— Непременно. — Он улыбнулся в темноте. — А ты будь паинькой.
