Странное это было место: не то огромный зал, едва-едва освещенный колеблющимся пламенем нескольких десятков свечей; не то подземная пещера, ставшая прибежищем для светлячков. Во всяком случае, здесь не существовало практически ничего, что можно было бы отнести к человеческой деятельности. Темнота, сырость, приглушенные голоса. Вот они-то и заставляли задержаться, прислушаться, присмотреться к происходящему.
В самом дальнем углу необъятного, почти совсем пустого помещения обреталась группа из двух десятков человек, одетых пышно, роскошно и крайне разнообразно. Да что там говорить об одежде, если все участники разговора являлись представителями разных народов: об этом с уверенностью можно было судить по их внешности.
Как оказалось, свет исходил не от светильников, не от светлячков и даже не от полной, уже уставшей луны, смутный и рассеянный желтоватый луч которой пробивался сквозь трещину в потолке, – это сияли жезлы и посохи собравшихся, разгоняя тьму ровно настолько, чтобы можно было увидеть лица собеседников. Все они были мужчинами разного возраста: зрелыми, в расцвете ума и физических сил; пожилыми, у которых виски уже давно засеребрились, а кожа покрылась сетью морщин, а также старцами с длинными белыми бородами. Все они были абсолютно разными, и объединяло их лишь одно – странное, трудно определимое выражение блестящих глаз.
– Пора наконец произнести вслух, что наше положение на Арнемвенде смехотворно и нисколько не соответствует нашим возможностям и талантам, почитаемые коллеги, – произнес один из собравшихся звучным, густым баритоном.
Это был высокий, аскетичного вида человек в пышной лиловой накидке и сиреневых шароварах. Его одеяние было настолько обильно усыпано драгоценными камнями, что от их соударений при малейшем движении постукивало и звенело, как град о стекло. Глаза говорившего были редкого медового оттенка, а брови и ресницы – абсолютно белые, что производило странный и неожиданный эффект. Нос у него был крючковатым, подбородок острым, а лицо – удлиненным и резко очерченным. Молочно-белые волосы были коротко острижены, а над ушами и на затылке – выбриты. На лбу человек носил повязку с синим камнем, который и при скудном освещении буквально разбрызгивал вокруг снопы искрящихся вспышек. Это был Аджа Экапад – верховный маг Мерроэ, обучавшийся своему искусству еще у Марха аб-Мейрхиона из Элама. Недавно ему исполнилось двести пятьдесят лет, и, по меркам своих коллег, он был еще достаточно молод, чтобы оставаться энергичным и активным. Именно Аджа Экапад собрал в Пещере Трех Голосов – одном из центров Силы – своих коллег со всего мира, чтобы вместе определиться в выборе места предстоящего противостояния.
Чародеи не удивились, получив приглашение встретиться всем в Мерроэ. Внимательно изучая и анализируя события последних лет, практически все пришли к одному и тому же выводу: очень скоро весь Арнемвенд превратится в арену боевых действий, центр столкновения между грядущим повелителем Мелькартом и прежними хозяевами планеты. Предотвратить это событие было не под силу никому из живущих, и оставалось только принять чью-либо сторону. В Мерроэ прибыли те, кто не собирался поддерживать ни Новых, ни Древних богов.
– Люди не почитают нас, не уважают и не относятся с должным трепетом только потому, что эти паяцы, называющие себя бессмертными владыками, вмешиваются во все события. Они не всемогущи, не вездесущи, не непогрешимы и не блюдут дистанции между собой и людьми. Если бы они уважали нас, своих верных слуг, то отдали бы нам власть над этой землей. Мы бы исполняли их волю, довольствуясь своей долей могущества. Но они жадны, нелепы и суетливы. И при их правлении мы не возвысимся никогда. Согласны ли вы со мной, братья?! – возвысил он голос.
– Он прав...
– Аджа Экапад знает, что говорит.
– Мы могли бы быть великими и весь мир переживал бы сейчас расцвет, если бы боги не лезли не в свои дела, – раздалось со всех сторон.
– Наместник Фарры, известный вам всем брат императора Зу-Л-Карнайна принц Зу-Кахам, да будет проклят он и все его потомство и потомство его потомства до последнего проклятого в роду, – выступил вперед невысокий, плотный мужчина в розово-алых одеяниях цвета утренней зари, – казнил верховного мага Боро Шаргу. А Боро Шарга был верным слугой господина нашего – Мелькарта. Неужели мы не отомстим за смерть нашего брата?
– Отомстим, Эр Шарга, – сказал маг Мерроэ, – мы все скорбим из-за гибели нашего друга и брата.
Эр Шарга, из клана магов Фарры, снова отошел в тень, кусая себя за костяшки пальцев. Гнев душил его. Неистовый, неистребимый гнев на всех бессмертных Арнемвенда – за гибель брата Боро Шарги, за увечья, нанесенные посланцем Мелькарта глупому Гар Шарге, который не услышал или не пожелал услышать призыв Темного господина. Однако Эр Шарга гневался не на легкомысленного чародея, вознамерившегося в одиночку справиться с талисманом Джаганнатхи, но на его повелителей – которым тот хранил верность, – за то что они не спасли своего слугу. Фаррский маг считал, что верная служба и преданность должны вознаграждаться очень серьезно, что повелитель обязан гарантировать безопасность своему вассалу. И Мелькарт казался ему самым надежным, самым сильным и могущественным хозяином. Эр Шарга стремился продать себя подороже – таково было свойство его натуры: непроданным он чувствовал себя преотвратно.