Офелия (эпизод первый)
1
- Я видел девочку в нашем пруду, - сказал Питер за завтраком.
Мистер и миссис Палмер обменялись вопросительными взглядами, Ларри – старший брат двенадцатилетнего Питера – отвлёкся от чтения утренней газеты. Только Агата пожала плечами и продолжила возить ложку по остывшей овсянке в своей тарелке.
Питер поёрзал на стуле и добавил:
- Я правду говорю. Сам видел. Она одетая купалась. В белом платье.
- Слуги совсем обнаглели, - подражая материнскому тону, заявила Агата. – Сейчас в наш пруд полезли, а что завтра устроят? Не пора ли с этим разобраться?
Агате пятнадцать, и она считает себя взрослой и очень умной. Постоянно влезает со своим мнением, во всём подражает маме и мечтает стать светской львицей. Только Питер считает, что выглядит она при этом ужасно нелепо. Правда, ещё нелепее сестра смотрится, когда накручивает себе белокурые локоны маминой плойкой: после завивки они торчат в разные стороны, и причёска Агаты вызывает больше сочувствие, чем восхищение.
Ларри пошелестел газетой, сворачивая её, и обратился к Агате елейнейшим голосом:
- Сестрица, милочка, тебе не о чем беспокоится! Твоя невероятная красота надёжно скрыта под слоем прыщей, фигура настолько идеальна, что при ветре ты гремишь костями, а больше с тебя взять…
- Ларри! – гневно воскликнула миссис Палмер. – Прекрати издеваться над сестрой!
- Ага, - широко ухмыльнулся старший брат и отхлебнул чай из стакана в узорчатом подстаканнике. – Уже прекратил.
Питер представил себе, как с моря налетает сильный ветер, надувает Агате подол платья, и она громыхает, как банка с сухим горохом. Воображение нарисовало мальчишке настолько яркую картинку, что он не смог удержаться от смеха.
- Все братья в мире - противные! – горестно возвопила Агата. – Грубые, бессердечные, тупые…
- Вонючие, - продолжил Ларри невозмутимым тоном, бесшумно размешивая сахар в чае ложкой. – Чёрствые, приземлённые, убогие, гнусные, подлые, ехидные, пошлые, агрессивные, коварные, наглые, жадные…
- Ларри, - с укоризной обратился к сыну Леонард Палмер. – Тебе сколько лет?
- Достаточно, чтобы его забрали в армию! – выпалила Агата. – Папа! Почему ты его не отдашь на службу? На войне такие здоровые кретины нужны!
- Нет уж, - возразил Ларри. - Сперва тебя в пансионат для дистрофиков.
- Агата! Лоренс! – хором вскричали родители.
Питер очень старался не смеяться громко, соблюдая приличия, но это было просто невозможно. Когда Ларри начинал поддевать Агату, она ужасно смешно выпучивала глаза, сжимала губы и то краснела, то бледнела. Ругаться они могли бесконечно. Недавно даже подрались, и отцу пришлось облить их водой из ведра, чтобы разнять.
Вытирая набежавшие от хохота слёзы, Питер задел локтем чашку с какао, и по скатерти разлилось молочно-шоколадное море. Стремясь поскорее поставить чашку обратно на блюдце, мальчишка случайно смахнул на пол подставку для яиц. Голубоватый с прожилками фарфор разлетелся вдребезги.
- Пирожок! – громыхнул басом отец. – Вон из-за стола!
Веселье как рукой сняло. Питер вздохнул, понуро опустил голову и поплёлся из столовой прочь. В дверях услышал, как Агата сказала маме, что Питер всё сшибает, потому что неуклюжий из-за лишнего веса.
- Ему пора на диету, - донеслось до мальчишки уже в коридоре. – А то до сходства со слонёнком не хватает только хобота!
«Ну и дура!» - со злостью подумал Питер, топая погромче, чтобы не слышать больше обидных слов. А ещё он подумал, что надо рассказать друзьям-мальчишкам, что Агата на самом деле – подменыш, и ночью пьёт куриную кровь. Потому и злюка такая. Йонас точно поверит. Он знает толк в оттудышах. Потому Питер с ним и дружит: столько историй, сколько рассказывает о них Йонас с материка, не знает никто. А ещё Йонасу абсолютно всё равно, сколько весит его друг.
«И в девчонку в пруду Йон поверит», - кивнул сам себе Питер, осторожно отпирая скрипучую дверь в комнату Ларри. Он проскользнул туда, и на цыпочках подошёл к заваленному книгами и недоделанными моделями парусников стеллажу. Там на верхней полке Ларри держал бинокль. Настоящий, военный. Тяжёлый и как солдатская форма цветом – тёмно-зелёный. Бинокль Ларри подарил его друг Уилл Мёрфи, когда вернулся с фронта. Подарил, и на следующий день повесился в конюшне за усадьбой. Уилл оставил перед смертью письмо. Что в нём было, Питер не знал. Мистер Мёрфи показал его только Леонарду Палмеру, и после этого отец строго-настрого запретил старшему сыну даже упоминать об армии.
Питеру не разрешалось брать бинокль без спроса. Как и заходить в комнату старшего брата. За такие проступки Ларри мог запросто надрать ему уши или заставить мыть полы вместо горничной. Может, в другой раз Питер бы и не сунулся за биноклем, но сегодня ему очень хотелось разглядеть девочку в пруду за домом. А ещё было обидно, что никто не воспринял его новость всерьёз.
«Быть младшим отвратительно, - горестно вздохнул Питер, залезая на письменный стол брата. – Тебя либо никто не замечает, либо разговаривают с тобой так, будто ты во всех бедах мира виноват».
Мальчишка встал на цыпочки, достал кончиками пальцев до края полки, осторожно пошарил, нащупал кожаный ремешок, на котором висел бинокль, и бережно потянул на себя, ощущая тяжесть одетых металлом линз.
