ГЛАВА I
НЕРАЗОРВАВШАЯСЯ ГРАНАТА
1
Тихо плещет море.
Ровно, неторопливо набегают на берег невысокие светло-зеленые волны. А вдаль поглядеть, туда, где садится подернутое марью солнце, — там все горит, сверкает, переливается белым серебром. И непонятным кажется, как это серебро превращается у берега в обыкновенную зеленую воду.
В дальней дали, на той стороне пролива, невнятно проступает сквозь сиреневую дымку узкая прерывистая полоска суши: чем дальше на север, тем она у́же, а вот и совсем оборвалась. И похоже, будто плывут кильватерной колонной в открытом море большие корабли.
Еще немного — и солнце скроется за дальней сиреневой полосой.
«А ведь это, считай, оно за Японию садится!» — только сейчас доходит до сознания Николая Сергеевича. И как-то странно, весело видеть эту картину. Сколько лет в свое время прослужил он на Дальнем Востоке, но Япония все равно оставалась для него Страной восходящего солнца. И вот — солнце медленно тонет за синими холмами Хоккайдо.
Тихо, мерно плещет море. Вдруг плеск этот как бы стал усиливаться. С левой стороны бухточки, из-за крутого берегового выступа, показалась большая черная лодка. Гребцы с силой налегали на весла: лодка тащила конец тяжелого невода. Рыбаки на фоне закатного солнца и серебряного моря тоже были совершенно черными, и над их головами стояло золотое апостольское сияние.
Лодка все ближе. А вот с разгону она и уткнулась с шумом в береговую гальку.
Рыбаки не мешкая начали дружно вытягивать невод на берег, а потом выбирать из него улов — крупную икряную кету. Рыба была еще живой, она билась о звонкую гальку, отливая тусклым серебром.
Улов не так чтобы очень богатый. Утром рыба шла гуще.
— Постой, а это что за добыча? Что за рыбина?
— Похоже, железная. Похоже…
— Точно: граната! Лимонка!
— Неразорвавшаяся граната?! — Стоявший поодаль Николай Сергеевич быстро пошел, почти побежал к рыбакам. — Осторожно!
Насчет осторожности он, наверное, крикнул зря. Ну какую опасность мог представлять этот уже потерявший форму кусок металла, поржавевший и обросший ракушками? Сколько лет пролежал он здесь, в прибрежной полосе? Да, действительно, сколько? Считай, больше двадцати лет!
Рыбаки раскинули мокрый невод на траву и пошли в стоявший здесь же, неподалеку домик готовить ужин. А Николай Сергеевич все еще стоял, держа на ладони странный от прикипевших к нему мелких ракушек, тяжелый предмет. Предмет, когда-то начиненный смертью и на многие годы затаивший ее в себе.
Значит, он не ошибся. Значит, это было именно здесь, а не в соседней бухте, как ему поначалу показалось.
Николай Сергеевич огляделся.
Да, пожалуй, как раз из-за того крутого выступа берега они тогда и атаковали оборонявших эту часть острова японцев. Остров Кунашир — самый большой и самый южный в Курильской гряде. Он же и самый ближний к Японии. Надо думать, потому именно сопротивление японцев здесь было особенно упорным…
Николай Сергеевич вдруг почувствовал разом навалившуюся усталость и опустился на гладкий, отшлифованный прибоем валун.
В немыслимой небесной дали догорал закат. И все так же тихо и мерно накатывались на берег неутомимые волны.
2
…Таким же спокойным было море и так же ясно горел закат и в тот далекий вечер, когда их десантное судно взяло курс на открытый океан.
— Наконец-то все по-настоящему! — уже в который раз весело повторял Костя Важников, с явным удовольствием оглаживая новенький автомат, ощупывая запасные диски и висевшие у пояса гранаты. — И патроны не холостые, и гранаты взаправдашние, и противник без кавычек…
Да и только ли Костя — все радовались. Все были возбуждены, веселы, точно собрались на долго ожидаемую морскую прогулку, не больше.
И это не так уж трудно было понять.
Там, на Западе, долгих четыре года шла страшная кровопролитная воина. Война, в которой гибли их отцы и братья, гибли их друзья. Сколько их, закадычных товарищей, с которыми не один пуд соли был съеден, ушло с флота только под Москву и Сталинград! Они вместо с Костей тоже дважды подавали рапорты командованию, они тоже хотели быть там, где решалась судьба Родины, хотели стоять рядом со своими братьями и товарищами. Но им отвечали, что они нужны здесь. И они понимали, конечно, что для них может найтись дело и здесь: им слишком часто собственными глазами приходилось видеть в дальномеры безбоязненно разгуливавшие вблизи наших берегов японские корабли. Да, им могло найтись дело, и здесь.
Но год шел за годом, война уносила миллионы и миллионы жизней, а они продолжали как ни в чем не бывало подыматься по боцманской дудке, бежать на камбуз, а потом по тревоге становиться у своих дальномеров, пушек и пулеметов и делать вид, что они тоже воюют: отражают то ли воздушную, то ли торпедную атаку противника. Иногда они стреляли, но это были выстрелы холостыми патронами, холостыми снарядами по воображаемому противнику, по противнику в кавычках. И как бы ни были дисциплинированны они, как бы серьезно ни относились к своему делу — где-то в глубине души они все же не считали, не могли считать его серьезным. Они не могли забыть — а радио, газеты, письма родных и друзей к тому же и постоянно напоминали об этом, — они не могли забыть, что в то самое время, когда они стреляли холостыми, там, на другом краю родной земли, рвутся бомбы и снаряды, там идет смертельный бой с жестоким, вполне реальным, а не условным врагом… И даже не самым храбрым было горько от сознания, что они не там…