Сначала краткий автобиографический пролог. Моя мать, женщина исключительной интеллигентности, была первой красавицей Алабамы. Это говорили все, и так оно и было. Когда ей исполнилось шестнадцать, она вышла замуж за двадцативосьмилетнего бизнесмена из хорошей новоорлеанской семьи. Брак продлился год. Мама была слишком юной, чтобы стать матерью и женой; кроме того, она хотела поступить в колледж и сделать карьеру. Так что она бросила мужа, а меня оставила в Алабаме на попечение своей большой семьи.
Годы шли, и я редко видел родителей. Отец жил в Новом Орлеане, а мать, окончив колледж, принялась завоевывать Нью-Йорк. Что до меня, особой печали я не испытывал. Я жил счастливо. У меня было много родственников — тетушек, дядюшек, кузин, а главное — кузина Сук, пожилая, седая, болезненная женщина. Мисс Сук Фок. У меня были и другие друзья, но она была лучше всех.
Именно Сук рассказала мне о Санта Клаусе, его пышной бороде, красном одеянии и звенящем, полном подарков мешке, и я поверил ей так же, как верил, что все во власти Бога или, как говорила Сук, Всевышнего. Поранил ли я палец, упал с лошади или поймал в заводи увесистую рыбу — все равно, хорошо это было для меня или плохо — на то была воля Всевышнего. Именно так и сказала Сук, получив жуткое известие из Нового Орлеана: мой отец приглашал меня отпраздновать Рождество вместе с ним.
Я заплакал. Я не хотел ехать. Я ни разу не выезжал из маленького городка, вокруг которого простирались леса, фермы, реки. Всякий раз, когда я ложился спать, Сук гладила меня по голове, целовала и желала доброй ночи. К тому же я боялся всего незнакомого, а отец был именно незнакомцем. Я несколько раз видел его, но совершенно не помнил, не мог даже сказать, как он выглядит. Но, как сказала Сук: "Это воля Всевышнего. И кто знает, Бадди, может быть, ты увидишь снег".
Снег! До тех пор, пока я не научился читать сам, Сук читала мне вслух много сказок, и во всех был снег — танцующие, ослепительные, волшебные снежинки. Я мечтал о них, как о чем-то чудесном и загадочном, мне хотелось увидеть их, почувствовать, потрогать. Конечно же, ни мне, ни Сук это не удавалось — ведь мы жили в жаркой Алабаме. Не знаю, почему она решила, что я увижу снег в Новом Орлеане — ведь там еще теплее. Понятия не имею. Скорее всего, она просто хотела вдохновить меня на эту поездку.
Я получил новый костюм, к его лацкану была пришпилена, на случай, если я потеряюсь, карточка с моим именем и адресом. Как видите, мне предстояло путешествовать одному. На автобусе. Все решили, что в случае чего эта карточка вызволит меня из беды. Все, кроме меня. Я был напуган до смерти. И зол. Зол на своего отца, этого незнакомца, который вынудил меня покинуть дом и провести Рождество вдали от моей кузины.
Мне предстояло проехать четыреста миль или что-то вроде этого. Первая остановка — Мобиль. Там я пересел на другой автобус и поехал дальше и дальше по болотистым равнинам и по берегу океана, пока не оказался в шумном городе звенящих трамваев, битком набитом опасными людьми иностранного вида.
Это и был Новый Орлеан.
Как только я вышел из автобуса, какой-то человек внезапно схватил меня на руки так, что у меня захватило дух — этот высокий, симпатичный человек и смеялся, и плакал. Он спросил: "Ты меня не узнаешь? Не узнаешь своего папочку?"
Я не произнес ни слова. И только потом, когда мы уже ехали в такси, спросил: "А где же?.."
— Наш дом? Недалеко.
— Нет, не дом. Нет. Снег.
— Какой снег?
— Я думал, тут будет много снега.
Он посмотрел на меня удивленно, потом рассмеялся: "В Новом Орлеане никогда не бывает снега. На моей памяти, по крайней мере, не было. Но слушай — слышишь гром? Скоро пойдет дождь".
Даже не знаю, что напугало меня больше: гром, зигзаги молний или отец. Вечером, когда я ложился спать, дождь лил по-прежнему. Я помолился, чтобы поскорее вернуться домой к Сук. Я не знал, как уснуть, раз Сук не поцеловала меня на ночь. Я так и не заснул и принялся воображать, что принесет мне Санта Клаус. Я хотел нож с перламутровой рукояткой. Или набор ножовок для пилы. Ковбойскую шляпу и лассо. И винтовку, чтобы стрелять воробьев. (Через несколько лет, когда мне досталось ружье, я убил пересмешника и белогрудку. Никогда не забуду, какое меня охватило раскаяние. С тех пор я больше никого не убивал, а каждую пойманную рыб бросал обратно в воду). Еще я хотел коробку цветных карандашей. А больше всего — радиоприемник, но я знал, что это невозможно: среди моих знакомых не набралось бы и десяти человек, у которых он был. Ведь была Депрессия, и на Дальнем Юге редко в каком доме можно было увидеть приемники и холодильники.
У моего отца было и то, и другое. Казалось, у него было все — машина с откидными сидениями, старинный розовый особняк во французском квартале — балконы с кружевными решетками и потайное патио с клумбами и фонтаном-русалкой. У него было полдюжины, да что там — десяток знакомых дам. Как и мать, отец вторично не женился, но оба были окружены поклонниками, и по своей воле или нет, неоднократно проходили весь путь к алтарю — отец, сказать точно, прошел этот путь шесть раз.
