Предупреждала братика Аленушка,
Продвинутая девушка-красавушка:
Лиха, мутна, темна водица с донышка —
Не стоит и пригубливать, Иванушка!
Не с чайничка налито через ситечко,
Беда и стыд в козлячей той посуде…
– Зачем ты, Ваня, выпил из копытечка?
Гляди, что будет.
Все то же будет, мой непритязательный, —
Сердито будет, дешево и бросово:
В острог, козлина, запихнешь писателя,
Запрешь в психушку горького философа…
Все то же поимеешь и на выходе:
Привычное амбре на пол-Европы,
Стоишь, жуешь, молчишь. Глаза навыкате,
Рога до жопы.
Видать, была водица та нешуточно
В болотце историческом настояна.
Но все ж таки – прогресс да конституции,
Дорожка-то жан-жаками проторена!
Просторно и открыто мироздание,
Глядишь, людской-то облик и проглянет…
– Да что ж ты, Ванька, сызнова за старое?
Козел ты, Ваня.
Упилися водички этой варварской,
Повесили желающих опомниться…
Гуляет Русь с триадою уваровской
Да с пряником ходынским за околицей!
Давно уже засохли эта выпечка
И кровь на ней, по вензелям острожным…
– Опять, Иван, вы пили из копытечка.
Ну, сколько можно?
Черпать копытцем до остолбенения
В краях, где Соловки, а не соловушки…
В даль светлую, на мозговом затмении,
Козел козлом, идет по свежей кровушке!
Кругом враги, внутри колонна пятая,
Все как обычно, и под небесами
Висят хоругви, где взамен распятого —
Бандит с усами.
И чуть еще не век блюли кондиции,
Тревожа Маркса блеяньем и топотом,
Но вроде бы стошнило той водицею,
И вроде продристались, слава господу,
И вроде даже жить решили наново,
Оставив сны козлиные в покое…
– Иван Иваныч, мать же вашу за ногу,
Да что ж такое!
