Монастырь Литанг,
где-то в джунглях Пемако, Тибет
Никто не знал его имени. Тело было переброшено через спину мула, притащившегося к воротам монастыря. Руки и ноги стянуты путами под брюхом животного. Он был один.
Последние три дня дожди заливали джунгли, превращая их в живой сверкающий океан, сотни лет тщетно пытающийся захлестнуть монастырские стены. Гигантская гусеница струилась по ветке дерева — дюймовые кольца ее туловища вздымались и опадали. Что-то беспрестанно двигалось, шуршало в зарослях. Но легкие шумы заглушала барабанная дробь крупных капель неугомонного дождя. Даже крики обезьян звучали как-то отдаленно и призрачно, с трудом пробиваясь сквозь водяную завесу.
Через внутренний двор монастыря, разбрызгивая лужи, пробежал новообращенный монах Дорджен Трунгпа. Настоятель попросил его сходить в деревню. Насквозь промокшее одеяние липло на бегу к телу, но монах не обращал внимания на дождь и на то, что его босые ноги по щиколотки утопали в грязи.
Дорджен Трунгпа был молодым и сильным, но в тот день он добежал только до монастырских ворот. Там он заметил мужчину на спине мула и в ужасе замер на месте. Он никогда прежде не видел белого человека. Бледная кожа незнакомца показалась монаху необычайно странной, а кроме того, ее покрывали гигантские пиявки. Несколько мгновений Дорджен Трунгпа стоял в оцепенении, не зная, что делать. Затем с бешено колотящимся сердцем, с нехорошим предчувствием он медленно двинулся к чужаку.
Поначалу юноша решил, что мужчина мертв, настолько безжизненной казалась его кожа. А еще кровь: ею были покрыты руки и изорванная одежда. Веревки глубоко врезались в запястья и лодыжки. Лицо было обращено к животу мула, но у Дорджена Трунгпа не хватило духу приподнять голову этого белого: монах представил себе невидящий взгляд застывших глаз и пиявок, присосавшихся к восковой коже.
Дорджен Трунгпа медленно попятился от незнакомца, будто неосторожное движение могло побеспокоить его, а затем, отойдя на некоторое расстояние, повернулся и бросился бежать. Он бежал, задыхаясь от страха и не оглядываясь, пока не вернулся на залитый водой внутренний двор.
Там человек, сообщил он своим братьям-монахам. Человек с кожей цвета алебастра. Страшный человек с покрытой пиявками кожей, привязанный к мулу. Идем скорей, торопил он, и два монаха пошли за ним, качая головами и твердя, что это дурной знак.
В пугающей тишине, под немилосердно хлещущим по тонким одеждам ливнем, монахи с трудом управились с телом, срезали путы и сняли белого со спины мула. За правым плечом мужчины висел небольшой парусиновый мешок, крепко подвязанный под левой мышкой. Там лежали его пожитки.
Дорджен Трунгпа по-прежнему полагал, что они имеют дело с трупом: можно ли оставаться живым с такими ранами и такой бескровной кожей? С большим трудом, оскальзываясь в грязи и мешая пот с дождем, монахи потащили тяжелую ношу по проселку.
Во дворе они опустили его на камни. С территории над крышами древнего монастырского комплекса текли сливающиеся атональные звуки колокола, будто звонил он под водой. Вторя ему, над горами прокатился отдаленный раскат грома.
Три монаха стали очень осторожно снимать пиявок со щек мужчины, оставляя рубцы на коже пепельного цвета. Дорджен Трунгпа запустил палец в рот незнакомца, вытащил оттуда непомерно раздувшегося монстра и швырнул обожравшуюся пиявку в лужу, где она принялась неистово извиваться.
В этот момент на пороге молельного дома возник настоятель — почитаемый своими монахами старший лама Пемако. Семидесяти лет от роду, он был худ как тростинка, однако буквально светился энергией. Когда с внутреннего двора донеслись его приближающиеся шаги, молодые монахи остановились и позволили безжизненному телу соскользнуть на плиты.
В левой руке настоятель держал четки-мала. «Клик-клик, клак-клак», — слышалось отчетливо, и шум дождя не заглушал сухие щелчки. Из-за спины старшего ламы обеспокоенно выглядывал низенький человечек с коротко постриженными черными волосами — помощник настоятеля. Поравнявшись с телом, оба они помедлили и опустились рядом на корточки. Приложив кончики пальцев к горлу несчастного, помощник попытался отыскать пульс. Через секунду он поднял глаза на монахов и вымолвил лишь одно слово:
— Доктора.
Один из монахов тотчас сорвался с места и скрылся в низком дверном проеме дальней стены. «Клик-клик, клак-клак», — щелкали четки настоятеля, когда он склонился над незнакомцем, отыскивая в его лице признаки жизни. Запустил мозолистые пальцы под клапан рюкзачка, порылся там и вытянул на свет содержимое: трубку, немного опиума и потрепанную, в черном переплете книгу на неизвестном языке. Ламы с интересом все рассмотрели, а затем прикрыли вымокший насквозь клапан. На мгновение ладонь настоятеля зависла над сердцем мужчины, словно пыталась вытянуть оттуда тайну незнакомца.
Первым заговорил помощник. Он приблизил губы почти вплотную к уху настоятеля, чтобы никто из молодых монахов не услышал, и дрогнувшим голосом прошептал:
— Скорее всего, шерпы[1] бросили его у ворот, когда он заболел лихорадкой. Он на пороге смерти. — Помощник опустил взгляд на белого человека и добавил, скорее для себя: — Непонятно только, как белый человек добрался до Пемако. И зачем?
