Восточная повѣстъ.
Обидагъ, сынъ Абенсины, отставши поутру отъ своего каравана, шелъ по лугаммъ Индостанскимъ. Ободренъ и укрѣпленъ покоемъ, оживленъ надеждою, желаніемъ воспаляемъ, шелъ онъ скоро по долинамъ, смотря на холмы, постепенно предъ нимъ возвышающіеся. Утреннее пѣніе райскихъ тицъ увеселяло слухъ его; послѣднее вѣяніе утихающаго вѣтра его прохлаждало, и онъ чувствовалъ себя окропленна росою съ ароматныхъ лѣсовъ. Онъ смотрѣлъ на высящійся дубъ, сего монарха горъ; наслаждался пріятнымъ запахомъ фіялки, старшей дочери весны; всѣ чувства его были услаждены, и всѣ заботы удалены отъ его сердца. Такъ шелъ онъ, пока солнце взошло на югъ и увеличиваюіщйся жаръ началъ истощать его силы. Тогда началъ онъ осматриваться, чтобъ найти удобнѣйшій путь. Онъ увидѣлъ въ правой сторонѣ лѣсъ, который казалось призывалъ его колеблющеюся своею тѣнію; вошелъ въ сей лѣсъ, и толико плѣненъ былъ прохладностію его и зеленью, что не могъ уже лишиться сего удовольствія. Однако не забылъ онъ, куда ему итти надлежало, и нашедши тропинку между цвѣтами, которая по-видимому вела туда же, куда и большая дорога вела, радовался, что нашелъ способъ соединить удовольствіе съ трудомъ, и что могъ получить награду за трудъ свой, не претерпѣвъ тягостей онаго. И такъ шелъ онъ нѣсколько времени далѣе, ни мало не теряя охоты, кромѣ того, что иногда музыка птицъ, укрывавшихся въ тѣни отъ жару, заставляла его останавливаться; иногдажъ забавлялся онъ срывая цвѣты, росшіе по обѣимъ сторонамъ тропинки, либо плоды, на дерегахъ висѣвшіе. Наконецъ зеленая тропинка начала уклоняться въ сторону и извивалась уже между холмами и кустарниками, гдѣ нашелъ онъ студеные ключи и шумяшіе водопады. Тогда Обидагъ остановился и началъ размышлять, не лучше ли возвратиться ему на извѣстную и обыкновенную дорогу; но разсудивъ, что жаръ былъ тогда въ самой большей силѣ, и что дорога на открытомъ полѣ пыльна и неравна, рѣшился итти по новой своей стезѣ, которая, какъ онъ думалъ, только по причинѣ разности земли изгибается въ немногія кривизны, но наконецъ выведетъ на общую дорогу.
Успокоившись такимъ образомъ, продолжалъ онъ свое путешесшвіе, хотя все еще опасался, чтобъ оно не было безуспѣшно. Сіе непріятное опасеніе понуждало его останавливаться при всякомъ новомъ предметѣ и предаваться всякому чувствованію, которое могло польстить ему, или удовольствіе доставить. Онъ вслушивался во всякое эхо; всходилъ на всякую гору, откуда новые виды открывались; подходилъ ко всякому водопаду, и веселился преслѣдуя зрѣніемъ теченіе пріятной рѣки, которая протекала между деревами и въ безчисленныхъ кривизнахъ напаяла обширную страпу. Въ сихъ забавахъ часы непримѣтно проходили; удалявшись часто отъ дороги, Обидагъ не могъ уже ея вспомнить и не зналъ, въ которую сторону итти ему должно. Онъ остановился въ задумчивости и смущеніи; боялся итти далѣе, чтобъ не заблудиться, но видѣлъ, что не было уже времени медлить. Между тѣмъ, какъ еще мучила его сія неизвѣстность, небо покрылось облаками, день сокрылся отъ глазъ его, и вдругъ непогода наступила. Тогда опасность принудила его скоро и съ горестію вспомнить о своемъ неразуміи; тогда увидѣлъ онъ, сколько человѣкъ теряетъ благополучія, повинуясь склонности къ покою; оплакивалъ лѣностную нетерпѣливость, побудившую его искать въ лѣсу прикрытія; возненавидѣлъ безконечное любопытство, привлекавшее его отъ забавы къ забавѣ. Такимъ образомъ размышлялъ онъ; но вдругъ воздухъ помрачился и громовой ударъ прервалъ его размышленіе.
Напослѣдокъ рѣшился онъ сдѣлать все то, что еще могъ, и итти обратно по своей торопинкѣ, дабы испытать, не можешъ ли изъ лѣсу выйти. Онъ повергся на землю и предалъ жизнь свою въ волю Царя натуры. По томъ всталъ, исполненъ упованія и успокоенія, и взялъ саблю свою въ руку; ибо дикіе звѣри въ пустынѣ начали уже подниматься и отвсюду слышанъ былъ смѣшенный ревъ ярости и страха, опустошенія и смерти. Всѣ ужасы мрака и уединенія окружалиего; вѣтры ревели въ лѣсахъ, и рѣки свергаясь съ горъ шумѣли.
Лишенный всякой помощи, въ смущеніи шелъ онъ пустынею, не зная самъ, куда идетъ, и со всякимъ мгновеніемъ къ спасенію ли, или къ погибели приближается. Наконецъ не страхъ, но трудъ, началъ преодолѣввть его; дыханіе его ослабѣло, колѣни дрожали, и онъ намѣренъ уже былъ лечь и совсѣмъ предаться судьбѣ своей, какъ вдругъ увидѣлъ сквозь малиновые кусты блескъ горящей свѣчи. Онъ пошелъ къ сему свѣту и увидѣлъ, что оный былъ въ пустыннической хижинѣ; попросилъ съ униженностію, чтобъ его впустили въ хижину, и былъ впущенъ. Престарѣлый пустынникъ поставилъ предъ него ту пищу, которую для себя собралъ; Обидагъ насладился ею и благодарилъ старца.
"Скажи мнѣ, говорилъ пустынникъ, какъ онъ уже насытился: ,,какимъ случаемъ заведенъ ты сюда? Дватцать уже лѣтъ живу я въ сей пустынѣ, и никогда еще не видалъ въ ней ни одного челоиѣка.,, Обидагъ разсказалъ ему свое приключеніе, ничего не скрывая и не стараясь украсить.
,,Сынъ мой, сказалъ пустынникъ: ,,заблужденія и безразсудности и щастливое спасеніе твое сего дня, да содѣлаютъ глубокое впечатлѣніе въ твоемъ сердцѣ. Представь себѣ жизнь человѣческую дневнымъ путешествіемъ. Утромъ юности встаемъ мы съ новою силою и исполнены ожиданія. Отправляемся въ путь съ живостію и надеждою, съ веселіемъ и ревностію, и идемъ нѣсколько времени по узкой стезѣ благочестія къ обителямъ спокойствія. Вскорѣ по томъ ревность наша ослабѣваетъ, и мы стараемся найти облегченіе должностей нашихъ и какіе нибудь удобнѣйшіе способы къ достиженію той же цѣли. По томъ ослабѣваемъ во бдительности нашея, предпріемлемъ не страшиться уже пороковъ, въ нѣкоторомъ отдаленіи показывающихся, полагаемся на твердость свою, и дерзаемъ приближиться къ тому, до чего никогда не касаться вознамѣрились. И такъ вступаемъ въ сѣнь нѣги и покоимся въ тѣни безпечности. Тамъ сердце наше размягчаешся и бдительность засыпаетъ. Потомъ возбуждается въ насъ желаніе испытать, не можемъ ли еще пройти нѣсколько далѣе, не можемъ ли по крайней мѣрѣ взоры наши обратишь на садъ удовольствія. Приближаемся къ нему безъ заботы и сомнѣнія; входимъ въ него, но входимъ съ боязливостію и трепетомъ, и надѣемся проійти чрезъ него не удаляясь никогда отъ стези доородѣтели, ибо сначала нѣсколько времени еще не теряемъ ее изъ виду и хотимъ къ ней возвратиться. Но искушеніе послѣдуетъ за искушеніемъ, и уступая одному, пріуготовляемъ себя къ другому; со временемъ терясмъ блаженство невинности, и утишаемъ безпокойство наше чувственными забавами. Мало по малу добровольно позабываемъ первое наше намѣреніе и оставляемъ одинъ достойный предметъ разумнаго желанія. Запутываемъ себя въ дѣлахъ; ввергаемся въ роскошь и скитаемся по лабиринтамъ непостоянства, пока ночь старости насъ застигнетъ, и болѣзнь и скорбь воспретятъ намъ итти далѣе. Тогда съ омерзеніемъ, печалію и раскаяніем обращаемъ взоръ на прошедшую жизнь, и желаемъ чтобъ никогда не оставляли мы путей добродѣтели. Но часто желаніе сіе бываетъ уже тщетно. Щастливъ ты, сынъ мой, которыхъ примѣръ твой научитъ не отчаиваться, но помнить, что хотя деньь уже пршелъ и силы ихъ истощились, однакожъ осталось еще покушеніе, на которое должно имъ отважиться; что въ обращеніи никогда отчаиваться не должно, и что усердныя старанія никогда безъ помощи не остаются; что странникъ, долго заблуждавшись, можетъ наконецъ возвратиться, и что испрашивающій себѣ укрѣпленія и ободренія свыше, откроетъ себѣ путь сквозь опасности и трудности. Теперь пойди успокоиться, сынъ мой! Предайся попеченію Всемогущества. Когда же утро паки позоветъ тебя къ работѣ, начни снова твое путешествіе и жизнь твою...
