В затемненном зале звучит орган, торжественно и скорбно. Прожектор медленно высвечивает в глубине сцены слева обелиск — четырехгранный, суживающийся кверху камень. На чуть возвышающемся постаменте, вполоборота к зрителям, — гранитная фигура молодого солдата с автоматом на груди.
Мелодию органа подхватывают скрипки. Они ведут ее все выше. Одновременно меркнет свет прожектора, и обелиск теперь едва освещается будничным светом городского фонаря, который медленно загорается на авансцене справа. Этот одинокий фонарь освещает всю сцену, изображающую тихую аллею городского парка.
Скамейка под фонарем, скамейка в глубине.
В мелодии скрипок исчезает торжественность. Она неуловимо приобретает сперва лирическое, а затем и откровенно легкомысленное звучание. На нее накладываются заключительные аккорды танго, которое довольно далеко отсюда, на танцплощадке, играет оркестр. Когда музыка обрывается, далекий, пошлый и бодрый голос оповещает через мегафон: «А теперь, друзья, культурненько проведем антракт на пятнадцать минут». Справа, спасаясь от кого-то бегством, появляются Ольга и Рая.
Ольга(брезгливо, оправляя блузку). Целоваться лезет, а от самого винищем разит.
Рая(торопливо ест тающее мороженое). Нечего было поощрять.
Ольга. Чем же я поощряла?
Рая. Танцевать пошла. Это же Федька с трубопрокатного. Бандит.
Ольга. То есть как это — бандит?
Рая. Ну не совсем еще, вызревает помаленьку. У них там компания. Федька, Чомбе-фарцовщик и еще человек пять — лучше стороной обходить… Лизни.
Ольга. Не хочу.
Рая. Ну остывай так… Где же мальчишки? Обещали к девяти, а уже десять небось… Слушай, а он что, обниматься лез?
Ольга. Фу, Райка, как ты говоришь? Порочная ты.
Рая. Какая же я порочная, если ни разу в жизни не целовалась. Нет, правда?
Ольга. Ты что, не видела ничего?
Рая(отрицательно покачав головой). Меня дружинник за стиль с площадки турнул.
Ольга. Ненормальная. С кем это ты?
Рая. С Вовкой из вечерней. (Смеется.) Он как увидел, что я от него отцепилась и на стиль перешла, — аж позеленел… Меня выгнали, а его пожалели, велели с рыжей Клавкой дотанцевать… Ты мальчишкам про Федьку ничего не говори.
Ольга. Почему?
Рая. Самолюбие заест. А где им, девятиклассникам, против шпаны?.. А если бы на Федькином месте Ромка был?
Ольга. Во-первых, Ромка себе этого никогда не позволит, а во-вторых, пошлостей не терплю.
Рая. Оля, а я одних психов знаю, они в десятом классе поженились, а с первого курса у них дети пошли. На сверхзвуковой живут.
Ольга. А по-моему, за такую безответственность надо из комсомола гнать… Вот они, мушкетеры, идут наконец.
Через зал проходят трое девятиклассников — Слава, Игорь и Роман. Под гитару, на которой бренчит Игорь, они самозабвенно исполняют одну из тех дилетантских песенок, которые поются не столько для души, сколько для бравады.
Поднимаются на сцену. К трио присоединяется Рая. И когда песня допета до конца.
Игорь(Ольге). Приветик!
Ольга. Между прочим, припев в мажоре идет.
Игорь. Мы консерваториев не кончали. Мы самоучки, таланту у нас нет.
Ольга. Не горюй, прорежется еще.
Слава. Зубы прорезаются, дуреха. А с талантом родиться надо, как Моцарт — или как ты. Пошли, что ли? Оттанцуем, и по домам. Я еще тригонометрию не решил.
Роман. Правда, мужики. Чего время тянуть? Потопчемся полчаса, и все.
Игорь. Еще один любитель изящного.
Роман. Видал, какие ботиночки у брата отхватил?
Рая. Сила!
Роман. Жмут.
Слава. Ребята, глядите, десять часов, а в школе свет.
Роман. Анна Петровна готовится ко Дню Победы.
Игорь. Точно. Завтра в актовом зале речь толканет.
Ольга. А я, мальчики, День Победы люблю. Помните, мы пионерами цветы к этому обелиску несли? Торжественно было как! «Героям, павшим в боях за освобождение нашей великой Родины, пионерский салют!»
Роман. Фетишизм.
Ольга. Что?
Роман. Фетишизм, говорю, — памятники обожествлять.
Игорь(умильно). Кибер. Щелк — и афоризм.
Рая. А у меня отец завтра напьется, это уж как пить дать. Матери на радость фронтовых дружков соберет. Про то, как с комбатом из окружения выходил, расскажет. Дорвется наконец. Я эту историю наизусть знаю, даже из вежливости слушать не могу. Почему это, мальчики, — умный он у меня, добрый, а воспоминания все про войну? Будто, кроме войны, и не было у него ничего.
Роман. Самое яркое впечатление. Запоминается на всю жизнь.
Игорь. Щелк.
Рая. Его вчера продавец на двадцать копеек нагрел. Другой бы его жуликом обозвал, а отец: «Нет, говорит, гражданин, я бы вас с собой в разведку не взял».
Все, кроме Славы, смеются.
Слава. Я бы тебя, между прочим, за эти разговорчики тоже в разведку не взял.
Рая. Да? (Проводит ладонями по талии, вызывающе.) Фигурой не вышла, товарищ Пирогов, или мордашкой не взяла?
Слава. А иди ты, пустобрех. Привыкли, понимаешь, про все с легкостью рассуждать, нигилистов строить из себя. Батя войну забыть не может, она у него до сих пор ранами к непогоде болит — смешно. Старушка упала в гололед — тоже смешно. А я бы у тех, кому смешно, клеймо на лбу выжигал. Чтобы и в темноте, на ощупь узнать, кого с собой в разведку не возьму.
