Глава 1:
А вместо глаз у Чудовища лампочки
Когда-то средневековые глашатаи, извещая народ о смене в королевской династии, громко кричали на городских площадях: «Король умер! Да здравствует король!».
Народ горевал, что нет уже в живых старого правителя, и радовался приходу нового.
Если бы мой уход из «Ласкового мая» не был обставлен скандалами, исковыми заявлениями, оскорбительными выпадами его нынешних руководителей, я бы известил поклонников о своем разрыве с группой с помощью того же ораторского приема древних глашатаев. Только поменял бы местами печаль и радость: «Да здравствует разинский «Ласковый май»! Мой «Ласковый май» умер…»
А может, и не стал бы выпендриваться. Умер — ну и умер. Жизнь-то все равно продолжается, и есть у меня теперь новый коллектив — «Мама», любимая «Мамка».
Отношений ни с Шатуновым, ни с Разиным я теперь не поддерживаю. Лишь иногда случайно сталкиваемся в «Рекорде», в студии Чернавского, где и они, и мы пишем свои альбомы.
А недавно я был на концерте «Ласкового мая». Не то, чтоб во мне жгучая ностальгия по прошлому разыгралась… Все прозаичнее. Они сперли несколько наших песен, которые мы с Прико записали — и мне хотелось послушать, как эти песни звучат в их исполнении.
Концерты шли в спорткомплексе «Олимпийский». Я зашел в кассы. Как путевый, взял билет. Шесть рублей не пожалел…
Тайком, чтобы никто не узнал, проник в зал.
Послушал.
Концерт как концерт. Штамповка. Только оформлен очень красиво. (Нам до такого оформления далеко. «Мама» у нас пока в серых, далеко не от Кардена, провинциальных одеяниях.)
И песенки мои неплохо прозвучали. Думал, что они хоть свою аранжировку сделают. Нет. Даже аранжировка моя осталась.
Андрей Александрыч были не в ударе, говорили мало, хотя Разин на концертах обычно любит порассуждать.
Публика, естественно: «Ур-ра! Ан-дрю-ша! Ю-роч-ка! Ур-ра!» — кричала. А я спокойненько потягивался в кресле, радуясь за своих коллег.
Были, конечно, мгновения, когда сквозь скорлупу профессионального интереса к концерту вдруг прорывалось очень личное. Отголоски каких-то обид, теплые воспоминания о том, что навсегда ушло в прошлое, сожаление о шатуновском предательстве. Но я приказал себе не расслабляться, не уподобляться неистовым фанатам, которые оттягивались на всю катушку, не стесняя себя в эмоциональных проявлениях.
Дослушал концерт почти до конца.
Порадовался за «Ласковый май», за коллег по эстраде: молодцы, держатся…
И отправился, было потихонечку домой — жить себе дальше, работать, грустить и радоваться. Засыпать мертвецким сном после удачно сработанной песни и пропущенного по этому поводу стопарика. Или бессонно ворочаться в неясном предчувствии новой песни.
Но только выбрался в фойе, как был бесславно узнан. Никудышный из меня конспиратор. Разве специалист плаща и маски стал бы налаживать свой маршрут мимо служебного входа, мимо входа за кулисы? Разве забыл бы он, что там подкарауливают своего кумира, своего ненаглядного Юрочку, самые преданные поклонницы «ЛМ»? У которых молниеносная реакция. Которые помнят в лицо всех, кто хоть как-то связан с «Ласковым маем» (даже меня, не примелькавшегося на телеэкранах и в газетах Кузю, помнят!). Которые обладают массой информации о группе. Но хотят узнать еще больше.
Вобщем, узнали вашего Кузю. И приперли к стенке.
С поклонниками я обычно не общаюсь. Да и их интерес, как правило, сфокусирован на солистах, — не до меня. Тот ажиотаж, когда рубашку рвали даже на водителе гастрольного автобуса — он уже в прошлом. Сейчас этого нет, и не будет. Да и не нужно этого. Не нужно кумиров. Мы бы были удовлетворены спокойным дружеским интересом к нам.
Но тогда, во время моего «неофициального» похода на концерт, ситуация была обострена недостатком информации, массой слухов о том, что случилось между мной и Разиным, мной и Шатуновым. Так что я попал в водоворот нового всплеска интереса к собственной персоне, в самый его эпицентр. Вопросы посыпались, как четверти в crescendo.
— А, правда, что за вашей спиной самая мощная рекетирская группа?
— А Пахомов с вами еще не поссорился?
— А чей был голос, когда я вам звонила и про Сашу Прико спрашивала?.. Ну, тот, что мне ответил: мол, Саша еще не вернулся с завода, он сегодня во вторую смену, болванки точит. Я тогда его еще обматерила? Может, напрасно обматерила? Может, тот голос не соврал?
— Обматерила ты его напрасно, — соглашаюсь я. — А чей был голос — откуда мне знать? Я ведь и понятия не имею, по какому телефону ты решила нас искать…
Пока девочка пытается припомнить цифры номера, по которому она пыталась наладить с нами «дружественные» отношения, налетает следующая. Ее вопросец прост как ленинская правда:
— А кто прав?
Отвечаю, обтекаемо:
— Мда… Все, наверное, правы…
— И все же…
— Ну, это долгий разговор… Целую книгу написать надо, чтобы на него ответить. Чтобы люди узнали мою версию событий, сопоставили ее с той, которую Разин имеет — а выводы уж сами делали.
— Так и напишите!.. Пора…
Пора ли? Я надолго задумался.
Конечно, кое-какие записи у меня есть. Есть, в частности, «исторический» блокнот. Там, среди черновиков, среди незаконченных и законченных стихотворений, — несколько страничек с датами. Думаю, что мало кто, кроме меня, помнит эти даты. Уж слишком они личностные… Хотя все относятся к истории «Ласкового мая». Даже если историю только этих дат развернуть в небольшие рассказы — то получится… книжка, не книжка, но представление, откуда заструился по стране тот ручеек, «Ласковый май», и кто возводил плотины на его пути, пытаясь остановить его ток, и кто, в конце концов, свернул ему русло — такое представление возникнет…
