В детстве я ненавидел кошек. И не только я. Все ребята нашего двора были единодушны в этом вопросе. Мы любили собак. Держать их в квартире в то время никому в голову не приходило: мы жили в коммуналках и о том, что где-то кто-то живет в отдельной, без соседей, квартире даже не слыхали.
Собак мы держали во дворе, в узкой зеленой зоне вдоль дома, огражденной низким, по колено, штакетником. Кормили сообща (кто чего упрет со стола), сообща играли с ними. И в то же время у каждой псины был свой вполне конкретный владелец!
А кошки жили в квартирах со своими хозяйками. Старыми (на наш детский взгляд) крикливыми бабами, постоянно гонявшими нас из-под окон: мешаем, дескать, им своим криком и собачьим лаем спать — это среди белого-то дня! (О том, что эти женщины и их мужья работают в три смены на заводе, мы не задумывались).
Хозяйки кошек воевали с нами ежедневно и неутомимо, отвоевывая дворовое пространство для своих пушистых любимцев. Они скандалили с нашими родителями, уводили собак в другие районы Коломны и бросали там в надежде никогда их больше не увидеть, отдавали владельцам частных домов для охраны садов от наших же набегов, ломали конуры. Мы соответственно реагировали на агрессию: натравливали своих зубастых друзей на этих наглых сытых кошек, загоняя их на деревья, где несчастные просиживали, пока голосящие хозяйки не бросались им на выручку. В конце концов владелицы кошек и котов стали выгуливать их, как сейчас хозяева выгуливают породистых собак. Без поводка и намордника, конечно, но не спуская глаз. Тогда мы выработали партизанский метод борьбы с нашими общими врагами. Нужно было проходя мимо бдящих в оба глаза хозяек незаметно вынуть рогатку и влепить пушистому врагу заряд так, чтобы хозяйка не поняла, почему это ее любимица взвыла не своим голосом.
Так и продолжалась эта война. Хозяек кошек раздражали наши шумные игры под окнами, лай на прохожих(особенно по ночам), необходимость лично выгуливать кошек. Нас — привилегированное положение кошек (почему им можно, а собакам нельзя жить по-людски?), их наглый высокомерный вид, неожиданное перебегание дороги(сидит на обочине и вдруг, ни с того, ни с сего перебежит тебе дорогу и опять сидит уже на другой обочине!), но главное постоянные скандалы их хозяек и попытки любыми путями избавиться от наших собак. И вдруг все закончилось. Вернее начался ужас, закончившийся всеобщей пустотой и ненавистью.
Однажды, возвратившись из школы, мы не нашли своих любимцев в палисадничке под окнами дома. Сначала мы решили, что наши враги применили старый прием: увели собак в другие районы города и там бросили. Мы хихикали, предвкушая вопли кошачьих хозяек, когда наших любимцев вернут. Ведь у ребят других районов Коломны были те же проблемы, что и у нас. Пройти по чужой улице было чревато тяжкими телесными повреждениями. Но собачья конвенция была составлена и утверждена бандами всех районов нашего небольшого городка. И мы сидели, хихикая и смоля подобранные по дороге из школы бычки, пока в окно над нами не высунулась утыканная бигудями голова и злорадно не возвестила, что всех этих блохастых, гавкающих и гадящих БРОДЯЧИХ тварей свели на мясокомбинат, где их переработают на мыло, и что во дворе, наконец, будет покой и порядок.
Мы не поверили. Просто не могли себе представить подобной жестокости у кого-нибудь, кроме фашистов из концлагерей. Мы бросились на поиски. Наплевав на осторожность и благоразумие мы поодиночке (для быстроты и широты охвата) ринулись прочесывать чужие районы и в конце концов, давясь смрадом, собрались у стен мясокомбината. Внутрь нас, конечно, не пустили, но факт доставки на комбинат ПАРТИИ БРОДЯЧИХ СОБАК подтвердили.
Говорят, детская жестокость не знает границ. Может, оно и так. Вспоминая себя тогдашнего, я не могу поверить, что все дальнейшее было, и я принимал в нем активное участие. Мы озверели от горя и поклялись отомстить. Через неделю в нашем дворе не было ни одной кошки. Мы их убивали всеми доступными способами, причем стараясь сделать это как можно мучительнее. Вешали напротив окон хозяек, обливали бензином и поджигали (живых!). Бросали в заполненный мутной водой котлован строящегося магазина и закидывали комьями земли и камнями, пока оглушенные и обессиленные животные не тонули. Я боюсь вспоминать, что мы делали еще. Ни родители, ни милиция ничего не смогли изменить. Наш двор вымер. Ни собак, ни кошек. Рыдания хозяек не принесли нам облегчения. Наших слез никто не видал…
В детстве я ненавидел кошек. Я любил собак. И так продолжалось еще двадцать лет, до середины восьмидесятых. После памятной ночи длинных ножей, длившейся неделю, когда в отместку за убийство наших собак мы с ребятами извели всех дворовых кошек, у меня больше не было четвероногого друга. Я окончил школу, потом институт, несколько раз менял адрес, женился, получил, наконец, отдельную квартиру. И тут жена и дети завели разговоры, что неплохо бы заиметь собаку. Но страшные воспоминания, которые я, казалось, похоронил в самых дальних уголках памяти, неожиданно проявились и не давали мне ответить согласием. Я сам не понимал, почему так упорно возражаю — ведь завести ДОМАШHЮЮ собаку было голубой мечтой моего детства. Я боролся с собой и с семьей, и чем дольше длилась эта борьба, тем для меня становилось яснее, что никогда не смогу согласиться. Я говорил, что нас и так четверо в двухкомнатной квартире, что я люблю маленьких пушистых (цирковых — как мы называли их в детстве) собак, а жене нравились большие колли и голые складчатые шарпеи.
