ОБУХОВ Евгений
Н Ю
В секции карате Виолетту знали давно. У нее был черный пояс.
С кружавчиками. И, когда Виолетта приходила в спортзал мыть полы, наглые каратисты подглядывали, какое у нее бельё, и вообще.
Она страшно огорчалась, поначалу грозилась директору спортзала уволиться. И даже плакала от стыда, а каратисты гоготали. Но потом с ней провели разъяснительную беседу: "Чего тут стесняться, мы ж спортсмены. А где спорт - там красивое тело. И ничего такого всякошного стесняться и не надо." Она и перестала.
Перед разными обязательными и не очень обязательными медосмотрами в районной поликлинике Виолетта не спала, заранее покрывалась от смущения розовыми пятнами и очень нервничала. А люди в белых халатах и прочей белой спецодежде собирались в кабинете и глазели, как она раздевается, "Нас нельзя стесняться, - объясняли они, -Мы же врачи!"
Как-то летом подруги затащили ее в воскресенье на нудистсткий пляж. Виолетта, остолбенев, стояла у кусточка, отводя взгляд и чертя большим пальцем левой ноги фигурки на песке, Ее окружила ватага смеющейся голой молодежи: "Ты что! Нас нельзя стесняться, мы же нудисты! " И она обнажилась медленно, как Афродита, выходящая из пены.
О том, что Виолетта в спортзале лишь подрабатывала, а в самом деле числилась инженером - и говорить нечего. Это позиция ясная. В часы инженерного безделья в отделе обсуждались цены и моды, женщины примеряли всяческие обновки, а Виолетта стеснялась. "Ты что?! - тормошили ее мужики и дамы. -Здесь можно, мы же сослуживцы, существа бесполые..."
Примерно о том же говорили ей и попутчики по шоп-туру, когда впятнадцатером укладывались спать в одном гостиничном номере, чем заставляли даже видавших виды турок вспомнить о давней осаде Измаила. "Чего ты отворачиваешься! - гоготали челноки, ховая подштанники себе под головы, - Мы не смотрим. А хоть и посмотрим - тебя не убудет. Мы тут все шопнутые!"
И лишь дома Виолетта отводила душу. Они с мужем занимались настоящим сексом. Муж брился, одевался - как телевизионный Луис-Альберто - в темный костюм с галстуком. А Виолетта из-под одеяла выказывала одно только запястье, которое муж страстно осыпал поцелуями.
При свете он знал ее только в лицо. И был этим крайне доволен.
