Крупный план
Эль-Джадира
Октябрь 1942 года
– Женщина для тебя – дырка между ebljami, – с вызовом бросила &, надевая мою шляпу. – Хуже ты относишься только… только к мужчинам. Вот!..
Мельком взглянув в зеркало, сдвинула шляпу на левое ухо и, явно оставшись довольной, бухнулась в кресло.
Я шевельнул губами, мысленно повторяя сказанное.
Кивнул.
– Для четырнадцатилетней – неплохо. По крайней мере, свежо.
– Пятнадцатилетней, – &, наморщив нос, резким движением поправила выбившуюся из-под шляпы черную прядь. – Три дня назад у меня, между прочим, был день рождения. Я подарка ждала!..
Не глядя пошарила по столу, нащупала папиросную пачку.
– Авто ты, дядя Рич, мне все равно не подаришь, слабо тебе, но какую-нибудь мелочь…
Папироса была уже во рту, но до зажигалки & еще не добралась. Своей пока не обзавелась, а до моей старенькой IMCO надо тянуться через весь стол.
– А ты цветочки прислал, словно на похороны.
Я снова кивнул, соглашаясь, поглядел на костлявое недоразумение в кресле и в очередной раз пообещал, что больше никогда не приглашу несовершеннолетнюю язву в дом. Как бы ни напрашивалась, как бы ни скулила. «Попьем чаю, попьем чаю!» Хорошо еще, вовремя спрятал коньяк. Как чувствовал!
– Нечего сказать? – &, довольно улыбнувшись, покосилась на зажигалку. – Дядя Рич, а если я закурю?
– Сама знаешь, что будет.
Присев к столу, я достал новую пачку. & утащила «Галуаз», которые я держал для гостей, а в кармане пиджака ждала своего часа испанская «Фортуна». Вовремя спохватившись, отложил подальше – курить при детях я себе не позволял.
– А вот не знаю!
&, внезапно скривившись, сдернула с головы ни в чем не повинный головной убор, провела худой ладошкой по волосам.
– Не знаю, дядя Рич! Такой, какой ты есть… Ты давно должен был сдать меня немцам, еще во Франции. Не потому, что я еврейка… То есть, не только потому. Зачем тебе лишние глаза? Только не говори, что вы с папой дружили. Папа был тебе нужен, а я даже в говорящие попугаи не гожусь.
– Репертуар несколько подгулял, – я открыл пачку, повертел в пальцах, вновь отложил. – Все решаемо. Сейчас я выйду из дому и кликну первый же полицейский патруль. А всем знакомым скажу, что ты без спросу выбежала из пансиона за мороженым… Я буду очень убедителен.
Папироса, выпав изо рта, беззвучно упала на пол, но & даже не заметила.
– Да, дядя Рич, ты бываешь очень убедителен…
Резко встала, отвернулась.
– Что делаешь – делай быстрее. Так, кажется, говорил ваш Иисус? Когда здесь высадятся англичане, у меня тоже появится возможность сдать тебя первому же патрулю. И я тоже буду очень убедительной!
– Это вариант…
Я снял полотенце с заварочного чайника, расставил чашки по скатерти, достал сахарницу.
– Только тебе надо заранее все продумать, чтобы потом не сбиться… Садись, чай на столе!
& негромко фыркнула, но все же соизволила обернуться и проследовать к ближайшему стулу.
– Эти твои русские привычки, дядя! Еще бы самовар поставил – на десять ведер, чтобы сапогом раздувать… Я уже все продумала, могу даже написать книжку. Значит так…
На миг замолчала, наморщила лоб:
– Когда папу убили, ты забрал его машину, схватил меня и увез в ближайшую гостиницу…
– Мимо, – отхлебнув чаю, рассудил я. – Какая гостиница? Боши бомбили шоссе и все городишки на пути, даже отдельными домами не брезговали. Вместе с беженцами отходила армия, всё перемешалось… Я ведь советовал твоему отцу ехать на запад, а не на юг!
& размешала ложечкой сахар, кивнула.
– Да, все было иначе. Ты свернул в сторону от шоссе, чтобы нас не разбомбили, и поехал проселками на запад. В каком-то маленьком городе мы остановились, чтобы найти бензин. Ты снял комнату, очень дорого, весь дом забили беженцы. В ту ночь ты меня изнасиловал…
Она прикрыла глаза, неторопливо поднесла чашку ко рту, легко подула.
– Да! Так оно и случилось. Мне было страшно, очень страшно, а ты был очень тяжелый, от тебя пахло табаком, я старалась не плакать…
Открыла глаза, усмехнулась.
– Надо будет какой-нибудь роман полистать. Как, ты говорил, того писателя-извращенца зовут? Мсье Nabokoff? Жаль, что он напишет про свою дуру Лолиту только через пятнадцать лет. Я ничего не перепутала?
– В 1955-м. Ты права, описания у него удачные, есть чему поучиться. Но можно поступить проще. Когда попадешь в Штаты, найми безработного журналиста, из тех, что побойчее, и никакой Набоков не понадобится. После войны книги про страдания изнасилованных еврейских девочек будут в цене.
& задумалась, затем резко мотнула головой:
– Не хочу! Все будут тыкать мне в спину пальцами, а для моих родственничков я стану чем-то средним между библейской грешницей и уличной проституткой. Я лучше другое напишу! Ты не дал мне погибнуть, отвез сюда, и я стала помогать Сопротивлению. Ты был самым большим героем, а при тебе я – маленькая еврейская героиня. Мы с тобой спасали людей и переправляли оружие подполью. Или не оружие, что-нибудь другое, не важно, выдумаю потом… Только, дядя Рич, ты моих американских родственников не знаешь. Они все равно меня будут поедом есть.
Отставила в сторону недопитую чашку, поглядела жалобно.
– А может, не будешь меня в Штаты отправлять, дядя Рич? Я ведь скоро вырасту!