Ричард Лэнслин Грин
Введение
(статья, перевод А. Капанадзе)
Среди самых знаменитых начальных строк в рассказах о Шерлоке Холмсе — первый абзац «Загадки Торского моста» (впервые опубликованной в 1920-х годах). Доктор Ватсон сообщает: «Где-то в подвалах банка „Кокс и К°“ на Чаринг-кросс лежит потертый жестяной чемоданчик с моим именем на крышке: „Джон X. Ватсон, доктор медицины, бывший военнослужащий Индийской армии“. Чемоданчик набит бумагами: по большей части это записи необычных дел, которые Холмс когда-то расследовал»[1]. В предыдущих историях читателей уже неоднократно дразнили интригующими подробностями множества незаписанных дел, но здесь мы находим подтверждение, что у Ватсона действительно «целую полку занимали тетради с ежегодными записями, имелись папки, битком набитые документами»[2]. Он справедливо замечает, что это «поистине клад для всякого, кто изучает не только преступность, но самые разные общественные и государственные события, наделавшие шуму в конце Викторианской эпохи»[3]. Оттуда-то и черпали материал авторы, представленные в настоящем томе.
Влияние Шерлока Холмса на литературный мир сделалось ощутимым в считаные месяцы после того, как первые рассказы о нем начали печататься в «Стрэнд мэгэзин». Апогеем плагиата стало появление сыщика Секстона Блейка, проживающего на Бейкер-стрит. Нашлись и конкуренты, осознававшие, что могут преуспеть, лишь отличаясь от оригинала. Тогдашний золотой век детектива пестрит всевозможными агентами-сыщиками: тут и толстяки, и слепцы, и бельгийцы, и представительницы слабого пола. Но, несмотря на все попытки казаться «не такими», им никак не удавалось полностью выйти из тени Шерлока Холмса. Как не замедлили обнаружить в Скотленд-Ярде, он неизменно превосходил их в самых трудных и рискованных делах, и даже когда кто-то (например, Ирэн Адлер) умудрялся перехитрить Холмса, его репутация от этого лишь укреплялась.
Великий писатель умеет оставлять читателя в жадном ожидании продолжения, и доктор Ватсон — как раз такой сочинитель. Зачастую он предпочитает благоразумно придерживаться скромной и скрытной линии поведения, при этом невольно интригуя читателя из-за своего, мягко говоря, неидеального понимания деталей. Когда ему не хватает знаний, он прибегает к помощи воображения и не испытывает ненужных волнений, если такой подход приводит к каким-то несоответствиям и противоречиям в тексте. Он снабдил легенду пестрыми красками, а заодно и всевозможными несообразностями, тем самым представив нам картину весьма четкую в главном, но размытую по краям.
Прочитав все эти классические истории о великом сыщике, никто не станет полагать, будто Ватсон сказал свое последнее слово по данному вопросу. В связи с этим некоторые испытывали непреодолимую тягу спародировать стиль автора и поиграть с самим именем Шерлока Холмса (так родились многообразные его искажения — Шнырлок Хламс, Шейлок Гномс, Шорник Хромс, Шкалик Хамс). В пародиях высмеивались диаметрально противоположные качества Холмса и Ватсона, контраст между безупречным мозгом, способным различать 144 типа табачного пепла или все сорта земли и глины всех английских графств (самые совершенные компьютеры конца XX века сделать это не в состоянии), и бестолковостью восторженного друга сыщика.
Для иных писателей самые широкие возможности открываются в области незаписанных, неизученных и неоконченных дел. Когда Ватсон поведал публике, что Холмс уцелел после схватки над Рейхенбахским водопадом, посыпались требования сообщить подробности расследований, о которых доктор когда-то уже упоминал. И он внял этим просьбам, выпустив «Второе пятно» (на это расследование ему случалось дважды сослаться прежде). Даже в ту пору имелась альтернативная литература, предлагаемая другими авторами, в том числе и такими крупными писателями, как Брет Гарт и Марк Твен (который ввел Холмса в одну из своих последних повестей — «Детектив с двойным прицелом»).
Ранние апокрифические работы не претендовали на то, чтобы считаться частью оригинального «канона». Само это понятие возникло лишь после того, как в 1911 году Рональд Нокс поднял холмсоведение на головокружительную высоту: ему принадлежит широко известный сатирический очерк «Исследования произведений о Шерлоке Холмсе». Это дало толчок серьезному изучению рассказов о сыщике; некоторые предполагали даже, что их писал не один автор, а два (такая же гипотеза когда-то возникла касательно авторства «Одиссеи»), или что Ватсон честно описывал ранние дела, но более поздние придумывал сам, дабы удовлетворить спрос и потрафить требованиям публики. Эта новая сфера научных знаний проторила дорожку для энтузиастов, готовых взяться за перо, чтобы продолжить знаменитую сагу, оставаясь при этом верными своему предмету, подобно рассказчикам древности, самостоятельно изобретавшим героические деяния Александра Македонского, неведомые историкам.
Апокрифическая история о Шерлоке Холмсе не обязательно должна быть великим детективным рассказом, но она обязана быть убедительной историей о великом детективе. Характер главного героя здесь куда важнее, чем расследуемое дело. Читателя привлекает главным образом холмсовский метод и особые отношения сыщика с доктором Ватсоном, который словно бы подносит природе зеркало, но порой искажает изображение, приукрашивая его. «Добавочные» рассказы должны следовать этому рецепту, однако при этом вносить известное разнообразие в общую картину. Возможно, холмсофилам-пуристам больше придется по душе какое-нибудь незначительное с виду дельце, оборачивающееся чем-то весьма важным. Приход на Бейкер-стрит чудаковатого и незнатного клиента порой оказывается куда эффектнее, чем визит представителей королевских домов Европы или папских эмиссаров. Не всегда рекомендуется вводить в повествование реальные фигуры вроде Оскара Уайльда или Джека-потрошителя: парадоксальным образом они привносят элемент вымысла в самодостаточный мир Шерлока Холмса. Те личности, чьи подвиги живописали другие, лишь иногда и с немалым трудом переступают порог дома на Бейкер-стрит. Ватсон мог бы поведать о деле, в котором Шерлоку Холмсу удалось обхитрить Раффлса, но это не будет тот Раффлс, который известен нам из сочинений его друга Банни Мэндерса
