Книга рассказов Мазуччо Гвардато из Салерно и итальянская новелла эпохи Возрождения
Рождение новеллистики итальянского Ренессанса связано с именем Боккаччо (хотя у него и были, конечно, предшественники, а сам он опирался на богатейший общеевропейский сюжетный фонд); поэтому-то в свете «Декамерона» неизменно рассматривались все этапы эволюции этого жанра (так поступил, например, Франческо Де Санктис, заметивший: «Почти в каждом центре Италии свой Декамерон»[1]. Что же, так строить историю новеллы действительно было очень удобно: появлялся надежный ориентир, незыблемая и ясная точка отсчета. В самом деле, едва ли не все итальянские новеллисты нескольких столетий в той или иной мере решали намеченные Боккаччо задачи.
Уместно спросить: какой новеллистический канон создан был «Декамероном»?[2] Это число рассказов — сто, это членение книги на «дни», «декады», «ночи», «части», это наличие обрамления (обрамляющей истории, персонажи которой и рассказывают друг другу все эти новеллы), играющего достаточно заметную роль, нередко несущего основную идейную нагрузку. Все остальное — как бы на усмотрение автора. Но и это немногое выполнялось последователями Боккаччо не вполне. Либо новелл было меньше (или значительно больше, как у Саккетти), либо обрамление носило иной характер (подчас его не было вовсе), либо отсутствовало внутреннее членение сборника. Поэтому в эволюции итальянской новеллы эпохи Возрождения нельзя не видеть двуединого процесса — настойчивого повторения уроков Боккаччо (нередко — с прямыми восторженными ссылками на автора «Декамерона») и сознательного отхода от его традиций. Да, напористая ориентация на «Декамерон» была удобной, но не всегда плодотворной. При всем непреходящем великолепии этой книги она навязывала последователям Боккаччо достаточно жесткую схему — как отдельной новеллы, так и, в еще большей мере, всего новеллистического сборника. Попытка повторить Боккаччо неизбежно вела к сужению свободы и поэтичности «Декамерона» (ведь никто из новеллистов так и не дотянул до его уровня), но также и к сужению собственных возможностей авторов. Поэтому новеллисты, по крайней мере итальянские, все до единого отдавая дань преклонения перед «Декамероном», часто стремились писать по-своему, лукаво оправдываясь или стыдливо обходя вопрос о своем отступничестве.
После Боккаччо итальянская новелла долго топчется на месте. Франко Саккетти (1330–1400) в своих «Трехстах новеллах», завершенных на пороге XV столетия, вновь обращается к средневековым бродячим сюжетам и городским анекдотам. Себя он называет «человеком невежественным и грубым», поэтому в его книге перед читателем «низменная простонародная жизнь в простонародной форме». Саккетти хорошо знает Боккаччо, но не старается ему подражать. Иначе поступили современник Саккетти Сер Джованни Флорентиец, автор сборника «Пекороне» (ок. 1378), и некий Серкамби, чей «Новельере» был создан в Лукке в последнее десятилетие XIV в. Оба они ввели в свои книги обрамление, широко использовали общие с «Декамероном» сюжеты или даже словесные обороты Боккаччо. Поэтому произведения их это произведения эпигонов, не только беспомощные и слабые, но и более архаичные, чем оригинал.
Затем в развитии новеллы вообще наступает большой перерыв. «Первый век гуманизма», каким принято считать XV столетие (Кваттроченто), был действительно временем расцвета наук, искусств, ремесел. В судьбе ренессансной культуры Италии этот век — решающий. Но также переходный. Происходило постепенное выравнивание разных сфер культуры, их синхронизация; эволюция приобретала один — поступательный — характер. Это век гигантских открытий, изменивших и лицо Земли, и самосознание отдельного человека. Недаром именно теперь было изобретено книгопечатание и открыта Америка. За достаточно короткое время европейская цивилизация проделала огромный путь. Начиналась Новая эпоха. Не случайно во второй половине века итальянская культура выдвинула целую плеяду великих художников, совершивших настоящий переворот в живописи.
Литература тоже проходит период стремительной эволюции. Сначала ученичества. Это связано с возвратом к латыни и в поэзии, и в прозе. Такое ученичество было необходимым и, как выяснилось впоследствии, плодотворным. К тому же им отмечено творчество далеко не всех писателей. Наиболее ярко итальянская проза выявила себя в книгах новеллистов. Их было в том веке совсем немного. Крупных — всего три. Это сиенец Джентиле Сермини (его сборник сложился вскоре после 1424 г.), болонец Джованни Саббадино дельи Ариенги (ок. 1455–1510) и салернитанец Мазуччо Гвардато.
Сермини, писавший в первой половине века, выводит на сцену в своих новеллах распутных женщин, не знающих подлинной любви, забывших о благочестии монахов, простофиль-горожан; все они находятся во власти самых низких инстинктов, что делает героев новелл комичными и отталкивающими. Сермини не пытался создавать полнокровные характеры, вместо них у нею карикатурные схемы, нарочитое сгущение красок, гротескных черт. Особую неприязнь вызывают у автора простолюдины, в облике и поступках которых постоянно высвечиваются наиболее низменные приметы.
