— Они идут, — сказала Сеси, лежа неподвижно в своей постели.
— Где они? — выпалил Тимоти от дверей.
— Одни над Европой, другие над Азией, третьи над Исландией, четвертые над Южной Америкой! — ответила Сеси, и длинные карие ресницы закрытых глаз вздрогнули.
Тимоти подошел поближе, ступая по голым доскам пола.
— А кто идет?
— Дядя Эйнар, и дядя Фрай, и кузен Вильям, и еще я вижу Фрульду и Хельгара, и тетю Моргиану, и кузину Вивьен, и я вижу дядю Иоганна! Как они спешат!
— Они летят? — возбужденно спросил Тимоти. Его серые глаза сверкали. Он выглядел нисколько не старше своих четырнадцати лет. А снаружи завывал ветер, и темный дом озарялся лишь светом звезд.
— Они летят и они бегут, и каждый в своем облике, — не просыпаясь, рассказывала Сеси. Она не шевелилась, но ее разум бодрствовал, и Сеси рассказывала, что видит. — Вот я вижу, как огромный волк перебегает вброд речку над самым водопадом и в свете звезд его мех серебрится. А вот ветер несет высоко в небе бурый дубовый лист. И летит маленький нетопырь. И еще многие другие — скользят сквозь чащу леса, и мчатся среди самых верхних ветвей, и все они спешат сюда!
— Они успеют к завтрашней ночи? — спросил Тимоти, взволнованно комкая уголок простыни. Паук, сидевший у него на воротнике, выпустил паутинку и закачался, как черная подвеска, перебирая лапками: он тоже был взволнован.
Тимоти склонился к сестре.
— Они все успеют на Ночь Семьи?
— Да, да, Тимоти, да, — выдохнула Сеси и застыла. — И не спрашивай меня больше. Уходи. Я хочу теперь странствовать в тех местах, которые мне больше по душе.
— Благодарю, Сеси, — тихо сказал мальчик. Он вышел в коридор и помчался в свою комнату, заправить постель: он только несколько минут назад, на закате, проснулся и с первыми звездами побежал, чтобы поделиться с Сеси своим волнением.
Сейчас Сеси спала совсем тихо — ни звука. Пока Тимоти умывался, паучок висел на своем серебристом лассо, обвивавшем тонкую шею.
— Подумать только, Чок-паучок — завтра канун Всех Святых! Хэллоуин!
Мальчик посмотрел в зеркало. Это было единственное зеркало в доме, разумеется. Мама делала ему поблажки, потому что понимала, каково ему с его болезнью. Ну за что его так?! Он открыл рот и грустно посмотрел на отражение жалких и таких непрочных зубов — природа поскупилась. Тоже мне зубы, — не зубы, а просто кукурузные зерна. Чуть ли не круглые, тупые, мягкие, белые… Это зрелище даже пригасило праздничное настроение.
Уже совсем стемнело — пришлось зажечь свечу. Мальчик ощутил навалившуюся усталость: всю последнюю неделю семья жила по обычаям Старого Света. Они спали днем и вставали с последними лучами солнца. Тимоти посмотрел на темные круги под глазами.
— Никуда я не гожусь, Чок, — тихо прошептал он своему маленькому другу. — Даже не могу привыкнуть спать днем, как все наши…
Он поднял подсвечник. Ну почему у него нет настоящих сильных зубов — резцов и клыков как стальные ножи! Или, скажем, сильных рук. Или — сильной воли. Хотя бы уметь посылать свои мысли по всему свету, как Сеси… Но он — урод. Больной. Калека. Он даже (Тимоти вздрогнул и придвинул свечку поближе) боится темноты. Братья над ним смеются — и Бион, и Леонард, и Сэм… Они дразнят его, потому что он спит в постели. Сеси — другое дело, постель ей нужна, чтобы удобнее было посылать свой разум на охоту. А Тимоти? Разве он может, как вся семья, спать в прекрасном полированном ящике? Нет! Не может! И вот мама разрешила ему иметь постель, свечу и даже зеркало. Ничего странного, что родня сторонится его, как креста. Ну что бы крыльям на спине прорезаться!
Мальчик снял рубашку и, извернувшись, посмотрел на голые лопатки. И снова вздохнул. Не растут. И не вырастут.
А снизу доносились таинственные волнующие звуки. С шорохом разворачивался черный креп, закрывая стены, потолки, двери. Вдоль перил лестницы вился запах горящих черных свечей. Слышался высокий и твердый мамин голос, ему гулко отвечал из сырого подвала голос папы. А вот входит в дом Бион — тащит большие двухгаллонные банки.
— Но я должен праздновать со всеми, Чок, — сказал Тимоти. Паучок крутнулся на своей серебряной нити, и Тимоти вдруг почувствовал себя одиноким. Да, он будет полировать деревянные ящики, носить поганки и пауков, развешивать креп… но когда праздник начнется, о нем забудут. Чем меньше будут видеть сына-урода, чем меньше будут говорить о нем, тем лучше.
Через дом пробежала Лаура.
— Ночь Семьи! — весело кричала она, и ее шаги звучали со всех сторон разом. — Ночь Семьи!
Тимоти снова прошел мимо комнаты Сеси — та тихо спала. Сеси спускалась из своей комнаты не чаще раза в месяц, а остальное время проводил а в постели. Красавица Сеси. Тимоти хотелось спросить — где ты сейчас, Сеси? И в ком! И что делается вокруг тебя? Ты за холмами? И как там?.. Но мальчик миновал комнату Сеси и пошел к Элен.
Элен сидела за столом, разбирая всевозможные волосы — белые, рыжие, черные — и маленькие серпики ногтей. Она работала маникюршей в салоне красоты в Меллин-Вилидж в пятнадцати милях отсюда. В углу стоял крепкий ящик черного дерева с ее именем.
— Пошел вон, — проговорила Элен, даже не поднимая глаз. — Я не могу работать, пока ты на меня пялишься.
