Эта тётка из инспекции ПДН пытала меня второй день подряд. Как, мол, до такой жизни докатился, тебе всего шестнадцать, а ты уже…
И вовсе я не «уже». Просто неудачные обстоятельства, поклёп со стороны «очевидцев», плюс неблагополучная семья в анамнезе. В итоге: все свободны, все гуляют, виноват я один.
По правде говоря, инспекторша была вполне себе вменяемая. Не поучала, не отчитывала, а, скорее, сокрушалась, что не той дорожкой иду. Расписала в красках, куда эта дорожка обыкновенно приводит. После такой вводной я, видимо, должен был всё осознать и покаяться. Но я упорно молчал.
Тогда она зашла издалека. Точнее, решила копнуть глубже:
– Дима, а какие у тебя отношения складывались с матерью, когда ты был маленьким? Тебя часто наказывали?
Молчу. Разглядываю серые в трещинку стены её кабинета, решётку на окне, полку с книгами, в основном кодексами. Откровенничать здесь вряд ли кому захочется.
– Кто-то в детстве тебя обижал?
Ход её мыслей я угадал – она добросовестно пыталась найти истоки моего поведения. Но в моём случае истоки ни при чём. Просто крайнего нашли. Я, конечно, не ангел серебристый и запросто ввалить могу, если кто напросится. Но чужие грешки мне ни к чему, тем более если это «тяжкие телесные».
– А ты не помнишь своё самое сильное впечатление? Радостное или грустное.
Лучше бы спросила, по делу меня обвиняют или нет. Это её почему-то не волновало. Зато с упорством барсука-медоеда она вгрызалась в дебри моего подсознания.
– А чего ты боялся больше всего? Может, и сейчас какие-то страхи остались?
Эти дурацкие вопросы ни о чём мне надоели, и я «отключился». Стал думать о своём.
* * *
Помню, маленьким я до жути боялся темноты. На ночь мама оставляла свет в ванной – там, под самым потолком, было окошко. Оно сияло жёлтым, рассеивая тьму.
Однако эта поблажка полагалась не просто так – после отбоя нельзя было выходить в коридор. Мать грозила ремнём, если посмею выйти. Но я всё равно запрет нарушил, хотя и не нарочно. Однажды в ванной перегорела лампочка. Внезапная темнота ослепила. Постепенно глаза привыкли, и тогда проступившие силуэты стали казаться мне чудовищами. Я всерьёз боялся спустить ноги, думал, что одно из них вполне могло притаиться под кроватью.
В общем, не выдержал я такого напора эмоций – вскочил, оттолкнулся что было мочи и прыгнул. Ещё шаг – и дверь, за которой светло… за которой мама. В те годы я любил её до беспамятства, по крайней мере, мне так помнится.
В тот вечер у матери был гость – незнакомый мужик. Они сидели за столом в большой комнате, выпивали. Этот гость полностью заслонял мать спиной. Только её рука мелькала. В какой-то миг он словил мамину руку, а мне, шестилетнему, напридумывалось чёрт знает что: на маму напали! Маму надо спасать!
На цыпочках я скользнул на кухню. Взглянул на чайник: «Идея! Всего и делов-то – плеснуть в мужика». Тронул – горячий, но тяжеловат. Орудовать неудобно. Ограничился кружкой. Но и этого вышло достаточно. Мужик подскочил и с диким воплем заметался по комнате. Мать поначалу ничего не могла сообразить, но своему спасению явно не обрадовалась.
Ну а затем мне здорово досталось от обоих. Лупили нещадно, а уже побитого закрыли в тёмной спальне. Было тогда не столько больно, сколько обидно. Может быть, я и всплакнул даже, потому что, ко всему прочему, мать пообещала сдать меня в детдом. Зато темнота больше уже не пугала. Да и вообще я понял, что страх, по большей части, надуман, а потому решил просто не позволять себе бояться. Удавалось когда как. Поначалу нет-нет да появится в груди знакомое ненавистное трепетание, как ни заглушай. Но тут уж хотя бы внешне я старался сохранять невозмутимую мину.
Одним словом, этот эпизод стал для меня хорошим уроком…
Был у нас во дворе один пацан, рыжий, долговязый, года на три-четыре старше меня. Звали его Стас. Забавлялся он тем, что гонял ребятню. Ладно бы просто гонял, а то ведь любил поиздеваться над теми, кто младше. А таких – полдвора. Малышня его боялась. Да и я в те годы тоже всякий раз напрягался, завидев Стаса. Бывало, обходил стороной или даже прятался. Зато, если попадался, бился с ним, как мог, и, разумеется, отхватывал по полной программе. А после драки, зализывая боевые раны, мечтал, как однажды чудом обернусь каким-нибудь спайдерменом и уделаю этого рыжего в хлам. И чтоб непременно у всех на глазах.
Но чуда ждать не пришлось. А получилось так: вскоре после той злополучной ночи столкнулись мы с ним нос к носу в проходе между двумя пятиэтажками. Он – довольный, чуть ли ручки не потирает, конопатая физиономия расплылась в ухмылке, а у меня между тем страха – ноль. Впервые! Зато злобы – через край, аж внутри всё клокочет. Приёмам всяким я, конечно, был не обученный, так что действовал по наитию. С наскоку запрыгнул на него, вцепившись в костлявые плечи. Стас от неожиданности не удержал равновесие и завалился на спину. Я оказался сверху. По инерции треснул его лбом куда пришлось. А пришлось по сопатке. Затем стиснул руки на шее, такой же конопатой, как и физиономия, и процедил сквозь зубы: «Удавлю, сучонок. Загрызу». Точь-в-точь как тот ошпаренный мужик.
