Ведьма умирала.
Сраженная ударом сабли, она лежала в луже собственной крови посреди грязной мостовой. Глаза ее… еще живые глаза с бессильной ненавистью уставились в небо. А руки тянулись из последних сил. Тянулись к Анике.
«Ксантарда…» — ненароком вспомнила юная воровка ее имя. Столь же нечаянно, сколь и неожиданно для себя. Потому что трудно было в этом жалком существе, похожем на большую куклу, выброшенную на помойку, в этой груде окровавленного тряпья узнать предводительницу зловещего Ковена. Немолодую, но не сгорбленную тяжестью лет, женщину. Отверженную, но державшуюся с достоинством придворной дамы.
Откуда-то доносился приглушенный звон клинков. А еще чаще до ушей Аники долетали крики страха и боли. Пахло гарью. Все правильно, иначе и быть не могло. Приказ командования во главе с благородным сэром Роланом предписывал солдатам беречь, не подвергая опасности, в этом заброшенном городишке разве что детей и запасы Серой Гнили. Причем на детей, подаренных Ковену в знак якобы перемирия, указание это распространялось постольку поскольку. Главной же целью атаки на Кукенхейм был захват смертоносного порошка. Этого секретного, самого опасного, оружия ведьм.
В остальном же бравые вояки были вольны. Вольны рубить, жечь и разрушать. Брать пленных не имело смысла. А наилучшим исходом — в чем сходились и Ролан, и подполковник Берт — было перебить ведьм и их рабов. Да сровнять проклятый городишко с землей.
Когда тень от подошедшей Аники пала на нее, Ксантарда встрепенулась. И, несмотря на то, что ее тело доживало последние мгновения, ведьме хватило сил приподнять голову. Чтобы вперить злобный, мутный, какой-то усталый… но внезапно враз прояснившийся взор в юную воровку. Глаза предводительницы Ковена злобно сверкнули.
Анике хватило мгновения, чтоб прочесть в них и ненависть к предательнице-перебежчице, и досаду на собственную то ли недальновидность, то ли недостаточность как наставницы. А может, Ксантарда просто осознала, что всем ее замыслам и планам конец, да и ей самой тоже. Всякое возможно было. В одном только дочь Ханнара Летучей Мыши была уверена. Ведьма могла признать в ней одну из своих учениц, могла и не признать. Но вот всей правды о лазутчице, затесавшейся в ряды прибывшего к ведьмам пополнения, узнать ей было неоткуда. Или все-таки?..
— Я смотрю, ты радуешься, — проговорила Ксантарда слабеющим надтреснутым голосом, — вы все радуетесь. Так радуйтесь… веселитесь. Это ненадолго.
И в голове Аники промелькнула еще мысль, что обращается умирающая ведьма не к ней. Не к ней конкретно — но, скорее, ко всему миру скопом.
— Мне-то уже все равно, — продолжала предводительница Ковена, — но вы… вы все остаетесь… один на один… с этим. Не придет к вам на помощь лунная богиня… сколько ни зовите. Да вы и не позовете… забудете ее имя…
— Не очень-то и хотелось, — помимо воли сорвалось с языка воровки.
Ксантарда в ответ усмехнулась. И струйка темной крови потекла из ее рта.
— Ну да! Пока вы можете веселиться. Так же слепец… веселится и пляшет на краю бездны. А потом… потом, деточка моя, становится слишком поздно. Вот и у вас всех под ногами пропасть… но и надежда… тоже. Осколки Черной… Звезды. Но что толку? Вы же ничего не поймете… куда вам! Вы отвергли спасение, дарованное Урдалайей… отвергли знание… запретное знание! Сами решили… сами назвали так — запретное. Предпочли утешаться сказками о ложных богах. Да только не спасут они вас, когда придет Повелитель!
— Повелитель? — дрожащим голосом переспросила Аника.
— Повелитель Чумы! — вскричала ведьма, — Властитель Мора. Владыка Боли. Спит он покамест… но скоро… очень скоро смерть и ужас придут на улицы ваших городов! И муки, рядом с которыми смерть покажется избавлением. Вы побежите… в горы, леса, поля… вы будете молить о спасении. Но спасенья не будет. Ваши вопли и стоны будут музыкой, славящей Повелителя. Гимном в его честь. А ваши души — пищей!
Произнеся эту речь, Ксантарда пала, наконец, на землю с лицом, застывшим смертной маской. А в следующее мгновение замерла уже и Аника — от ужаса. Когда оторвала взгляд от мертвой ведьмы и огляделась вокруг.
Ибо не улочку злополучного городка Кукенхейма увидела она вокруг себя. Но знакомый с детства район под названием Ножи. Просто выглядел он теперь так, что казался заброшенным… если не хуже.
Окна в домах были сплошь заколоченные. И ни единого прохожего… хотя нет: одного цепкий взгляд юной воровки сумел-таки приметить в сотне шагов от нее. Существо, в котором трудно было узнать хоть мужчину, хоть женщину — облаченное в бесформенные лохмотья, с кожей, покрытой струпьями и с поредевшими волосами, оно ползло вдоль обочины. Ползло, из последних сил тщась добраться до порога своего дома. Или хоть до какого-нибудь жилища, где можно скоротать последние часы или минуты жизни. Уж в чем-чем, а в свободных домах столица не испытывала теперь недостатка.
Существо ползло, тяжело вздыхая и кашляя. И с каждым вздохом окропляя землю кровью изо рта и из носа. А к запаху гари, доносимому ветром, кажется, с соседней улицы, примешался еще один дух. Вроде того, что бывает, когда жаришь мясо и зазеваешься, дав будущему обеду лишнего провисеть над огнем.
