Татьяна Орловская
НИША ЗАБЫТОЙ ЖИЗНИ
Никто не заходит так далеко, как тот, кто не знает, куда он идет
Африканская поговорка
ПОСЛЕДНИЙ СВИДЕТЕЛЬ
- Ну, вот и ручей, - выдохнул Франсуа и сбросил рюкзак и баулы.
Пит не мог его слышать. Он застрял где-то в двухстах ярдах позади, и кричать было бесполезно. Притащится сам - куда денется!
Франсуа чертыхнулся. Он так и не привык есть в одиночестве. Зато научился разговаривать вслух сам с собой.
Девятый день бродят они по Капским предгорьям, из них треть Франсуа просидел вот так - один, рядом с банками консервов. А главное, в полном безделии. Да и чем заняться моряку в диком горном лесу? Сюда даже аборигены не заходят. Когда в последнем зулусском краале пытались найти проводника, ни один охотник не соглашался идти, куда просил Пит.
Аборигены боялись каких-то духов предков, понять было трудно. На английском и африкаанс зулусы говорили так же плохо, как Франсуа и Питер на их нгуни.
Нет, подумать только! Сколько раз, болтаясь по палубе во время штиля, он проклинал унылое однообразие океана, тишину пустого, ничем не прикрытого неба и эти отвратительные корабельные рожи - мечтал о зеленой земле... И вот он сидит на ней, предвкушая единственно возможное удовольствие - ветчину с галетами. А его спутник тем временем, забыв и о ветчине, кофе, и о нем, Франсуа, изучает эту зеленую твердь миллиметр за миллиметром. И зачем? Чтобы доказать, будто когда-то не было Индийского океана! Франсуа вдруг стало смешно.
Что-то шарахнулось в кустах невдалеке. Будто от брошенного камня. Питер? Нет, тот остался в другой стороне. Павианы... Ну, конечно. Аго... агогве так называют обезьян аборигены. И Франсуа опять усмехнулся, вспомнив старого зулуса, от которого услышали они слово "агогве".
Это было все там же, в последнем краале, где искали проводника. Нгосо старик, высохший, как водоросль на песчаном пляже, - упирался и бормотал про какое-то табу. Но он был любопытен, этот старик, и потом все время кружил вокруг их костра. И вот однажды, когда Питер опять погрузился в единственную книгу, которая была с ним в пути, за его плечом из темноты вдруг вынырнула физиономия Нгосо. В мигающем свете костра его лицо казалось гипсовой маской, изборожденной морщинами. В глазах застыл ужас. Он не отрываясь смотрел в книгу. Это был справочник ботаников. Сплошная латынь! Нгосо медленно раскрыл рот и завыл. Вой был странным, с захлебыванием. Казалось, старик давился каким-то словом. Дергался, будто любопытство и страх поочередно толкали его то в грудь, то в спину.
Франсуа и Питер тоже уставились в книгу. То, что они увидели, развеселило обоих. Оказывается, Нгосо смотрел на яркую закладку с рекламой Стрекфонтейна - нашумевшего заповедника окаменелостей древнейшего предка человека, пресловутого "недостающего звена". На картинке был изображен обезьяночеловек, черепа и кости которого привлекали в Стрекфонтейн толпы ученых и туристов.
"Аг... гог... Аго... гве! Аго... о!.." - вскрикнул Нгосо и исчез так же внезапно, как и появился.
"Агогве?" - переспросил тогда Франсуа у Пита. "Да. По- моему, это одно из местных названий обезьян. Но только какое-то особое, уважительное, что ли. Ведь они считают обезьян своими предками. Кстати, эта картинка как нельзя лучше это подтверждает. Учти, что Нгосо не видел обезьяны крупнее павиана. А тут не просто обезьяна, а австралопитек..." - "Самый случай побеседовать с этим старцем о теории Дарвина, - съязвил тогда Франсуа. - Давай станем миссионерами".
Ему нравилось подкалывать Питера - умного зануду, с которым он когда-то учился в школе. Если быть честным, в детстве он тихо ненавидел Питера Йоргенса за усидчивость, сосредоточенность и аккуратность. В глазах сверстников все это значило не что иное, как смерть при жизни. И на ребячьем рынке Питеру быстренько приклеили ярлычок: Пит Промокашка.
Скажи кто-нибудь в школе, что придет время и Пит будет сидеть с ним за одной стойкой в баре, Франсуа принял бы это за идиотскую шутку.
Но так случилось одиннадцать лет спустя в университетском квартале Иоганнесбурга. И что говорить, Франсуа боялся даже подумать, что было бы с ним, не случись этой невероятной встречи.
Это был фарт - супервезение. Да, эта встреча за стойкой спасла его, что ни говори...
- Фран-суа?!
Он вздрогнул. Ну, конечно, Питер кричал совсем с другой стороны, вовсе не оттуда, где шмыгали эти любопытные павианы. Проголодался-таки Промока... Э, нет! Сейчас уже никто не посмел бы назвать Пита Промокашкой.
Месяц назад впервые услышал он вот это. "Фран-суа?!" Удивленное и окликающее одновременно. А когда обернулся, рядом за стойкой увидел смуглого мужчину своих лет в широкой кожаной куртке и шляпе, какие носят южноамериканские индейцы. "Иностранец", - подумал тогда Франсуа. Но что-то отдаленно знакомое почудилось в улыбке незнакомца. Он и не думал рыться в памяти: впервой ли бывалому моряку такие встречи! Сколько раз в портовых кабачках присоседивались словоохотливые скитальцы. Прилипчивые бичи - моряки без корабля. Были среди них и французы, и турки, и янки... Расставались друзьями - с тем, чтобы никогда больше не увидеться.