Читатель, знакомый с именем известного академика, сразу догадается, о чем пойдет речь. Да, конечно: мы не будем возвращаться к тому, какой огромный вклад внес Николай Михайлович в развитие медицины, а вернее — легочной и сердечной хирургии, с одной стороны, и в развитие кибернетики — биологической, медицинской, психологической и социальной — с другой. Давно известно, что масштабы его деятельности носят далеко не местный и даже не отечественный характер. Интерес к личности академика Амосова в мире, то есть за рубежом, тоже настолько высок и широк, что даже мои скромные писания о нем (говорю это, поверьте, отнюдь не из тщеславия) переводились в разное время на английский, французский, немецкий, испанский, болгарский, польский и персидский языки — называю только те публикации, которые хранятся у меня дома. При этом известность и слава пришли к Амосову не только благодаря успехам в названных выше двух важных сферах, но и благодаря третьей амосовской профессии, возникшей позже и как бы неожиданно для всех, в том числе и для него самого. Хотя в этом, если вдуматься, ничего удивительного нет. Речь, стало быть, пойдет у нас о писательстве, о литературных занятиях Амосова, а тут у него стаж немалый — три десятилетия. Но в этом месте напрашивается некое авторское отступление.
Первая ретроспектива — близкая
Возвращение необходимо, чтобы подчеркнуть кое-какие черты его неординарного характера. Дело в том, что сегодняшние строки пишутся в дни 80-летия Николая Михайловича, а перед моими глазами — картина пятилетней давности. Тогда, в 1988 году, ему «стукнуло» 75 — возраст тоже, как говорится, весьма почтенный. Но знаете ли вы, как он провел тот «полукруглый» юбилей?
Накануне утром сделал операцию на сердце с протезированием митрального клапана. Вспомните-ка, читатель, наши с вами юбилейные кануны, пусть и не с такими серьезными цифрами: были ли они у нас связаны с серьезными делами, хоть отдаленно напоминающими сложную и изматывающую работу Амосова? Нет, дела делами, полагаем мы, но в юбилей сам Бог велел расслабиться. Не говорю уже о том, что делать операции в 75 лет — совсем не обязательно, что хирургическая деятельность обычно завершается гораздо раньше, что оперировать в таком возрасте (да еще на сердце!), а тем паче оперировать регулярно, по несколько раз в неделю — считается в медицинской практике редчайшим, если не уникальным явлением.
А в самый день своего рождения он начал с того, что принял трогательные поздравления сотрудников. Было много цветов — и они в те декабрьские снежные дни казались особенно яркими и привлекательными. Затем, как всегда, провел пятиминутку, поблагодарив в конце всех за многолетнюю совместную работу, — так водится в юбилеи. И вдруг на этой торжественной волне, без всякого перехода, буквально ошарашил родной коллектив, заявив… о своем категорическом решении с завтрашнего дня покинуть пост директора института.
Что тут началось! После минутной паузы заговорили все разом. Как? Почему? Зачем?! Он, видимо, ожидал подобной реакции, поднял руку, чтобы приостановить шум, не помогло, но он все равно перекричал всех: «Ухожу на пенсию! Разговор окончен!» Вот такой устроил себе и другим в день рождения праздник — со слезами на глазах. И это не просто слова из песни: слезы действительно были у многих. Почему да зачем — об этом еще долго судачили на разных уровнях, от медсестринских постов до министерских кабинетов. В основном недоумевали: ведь можно оставаться на директорском посту, не оперируя, можно, наконец, не приходить ежедневно на службу и т. д. и т. п. Но он упрямо отвергал все варианты: решение было выношенное, в данном случае я бы даже сказал: выстраданное.
— Так что все, друзья мои, спасибо еще раз вам всем, ухожу, до свидания! — Это были последние слова, которые Амосов произнес в день своего 75-летия после веселого (хотя и с грустинкой расставания) «капустника», устроенного в его честь молодежью института.
И ушел уверенной походкой.
Впрочем, кое на какие уступки пришлось пойти. Под нажимом институтской общественности, соратников и друзей все-таки дал согласие остаться почетным директором. Что касается хирургии, то уже через два дня он снова сделал операцию на сердце. Амосов оставался Амосовым. И не только в профессиональном, но и в человеческом плане.
Киевские читатели со стажем помнят, что начиная с 1962 года, Амосов в течение четырех созывов был депутатом Верховного Совета СССР. В те времена депутаты очень и очень редко проявляли свою самостоятельность, а тем более инициативу. Николай Михайлович к подобному не привык. В моей повести об Амосове, написанной в начале 70-х годов, рассказывалось, между прочим, и об этой стороне его деятельности. Я приводил отрывок из репортажа о заседании Комиссии по здравоохранению и социальному обеспечению ВС СССР, на котором депутат Амосов «настойчиво предлагал покончить с уравниловкой в оплате врачей… ставил вопрос о праве больного на выбор врача» и т. д. Он пользовался любой трибуной, чтобы доказывать, убеждать, и его наступательная активность, конечно, не нравилась начальству. В конце концов Амосов перестал быть депутатом, хотя и считался для властей выгодной фигурой — ученым с мировым именем, к тому же беспартийный, все вполне демократично. Перевесила, однако, его «неуправляемость».
