Ателье у Ядвиги маленькое. Крошечное, можно сказать. Называется неброско: «Ничего лишнего». Рекламы отродясь не было, цены — заоблачные… Конкуренты злословят и ждут, когда же оно прогорит. Но Ядвига процветает — вот уже сорок лет, а всё потому, что умеет делать то, что не умеют другие.
Слухи твердят, что она перешивает не одежду, а память.
Клиенты у неё не толпятся с утра до ночи. Один, самое большое — два человека в день. Едут со всех концов страны, часто несут последнее — Ядвига никому не отказывает, но и благотворительностью не занимается, скидок не даёт. Она уверена в своём мастерстве и знает себе цену. И неудивительно — за столько лет ни одного неверного стежка, ни одной жалобы…
Ходит к ней, как ни странно, больше молодёжь. Старики лелеют свою память и подолгу думают, прежде чем вырезать даже самый мучительный или горький лоскут.
«А что им ещё беречь?» — иногда фыркает Ядвига снисходительно.
Когда это слышит помощница, Анника — высокая немолодая женщина, словно переломанная когда-то несколько раз — то хмурится и почему-то смотрит на хозяйку с сочувствием.
…Как сейчас.
Но рассердиться Ядвига не успевает — в дверь стучат.
На пороге — уверенная женщина средних лет в строгом платье-футляре. На вид оно стоит больше, чем старенький Анникин автомобиль. На скуле у женщины наполовину уже сошедший и тщательно закрашенный синяк.
— Вы принимаете сегодня? — спрашивает она с некоторым вызовом. И стреляет взглядом по сторонам — неприметная вывеска, розовые циннии на клумбе, стеклянный ангел-колокольчик над входом…
— Да, сударыня. Конечно.
Анника проводит её в зал, усаживает за столик, подаёт чай с тыквенными кексами. Чуть погодя вплывает в приёмную сама Ядвига — рыжие волосы уложены кокетливыми локонами, зелёный брючный костюм идеально отглажен, на плече янтарная брошь… Хозяйка садится напротив и готовится слушать. Анника горбится и отступает к двери.
— Понимаете, — осторожно начинает клиентка, — у меня маленькая проблема. Мы с моим… неважно, как его зовут. Словом, мы решили начать новую жизнь. Я простила его, но никак не могу выбросить из головы эти его маленькие странности… Я не об изменах говорю. Но это так мешает, понимаете?
Жёлтые глаза Ядвиги становятся добрыми-добрыми, сладкими-сладкими.
— Это не беда. Всё поправимо.
…А через час дело уже решено.
Клиентка встаёт с кресла, горячо благодарит Ядвигу:
— Я словно заново влюбилась в него! — Взгляд у неё горит. — Вы были правы. Эти лишние воспоминания… Мусорные. Они словно заслонили от меня главное — моё чувство. Спасибо вам! Вы просто волшебница.
Оплата — головокружительно щедрая. Чаевые для Анники клиентка тоже оставляет воистину королевские.
Ядвига довольна; её круглое лицо сияет, как луна.
— Видишь, Анника? Я волшебница. Я возвращаю людям прежнюю остроту чувств. Ну это ли не чудо? Доктор душ человеческих… звучит?
Анника деревянно кивает и продолжает сметать вырезанные лоскутки памяти в совок.
Через две недели газеты взрывает чудовищная новость — известную благотворительницу, госпожу М., убил её собственный молодой любовник, как только она переписала на него завещание. Ядвига смотрит на некролог, хмурится, а затем переворачивает на двери ателье табличку «Закрыто» и уходит в дальнюю комнату, где на стене висит большое зеркало. Вечером Анника прокрадётся туда и достанет из урны крохотный, сморщенный лоскуток памяти, положит его в спичечный коробок и надпишет сверху имя и дату. Таких коробков у неё уже тысячи, и Ядвигиных среди них добрая сотня. Анника и сама уже не знает, зачем собирает их — наверное, больше по привычке.
…А ещё потому, что иногда — очень редко! — поздним вечером раздается стук в дверь и робкий голос — а иногда плачущий, гневный или испуганный — называет одну-единственную просьбу.
Тогда Анника достаёт из кладовки нужный коробок, ножницы, иголку с ниткой и начинает шить. Узловатые, словно переломанные пальцы в такие минуты отчего-то совсем не дрожат.
А утром в контору вернётся хозяйка — Ядвига, сияющая, как всегда. Костюм безупречно отглажен, волосы зачёсаны в строгий пучок.
— И все-таки я волшебница, — улыбнётся она, мечтательно глядя поверх обязательной утренней чашки с кофе. — За сорок лет — ни одного лишнего стежка!
END