НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 16

Фантастика! Сколько у нее приверженцев и любителей и сколько вызывает она споров, страстей! Но это и хорошо! Хуже, если бы она оставляла читателей равнодушными. В том ее и прелесть, что она заставляет думать, мечтать, по-иному смотреть вокруг; порой из загадочной мглы будущего, порой из обостренной обстановки сегодняшнего дня или из глубин прошлого.

Но какую бы наблюдательную вышку с волшебной стереотрубой ни предоставляла фантастика читателям, они все равно познают через нее действительность. Главное свойство литературы — отражать современность, показывать жизнь во всей ее полноте. И к множеству граней объемного изображения жизни фантастика добавляет еще и новые «измерения» — чаяния и мечты, взгляд со стороны, проникновение в неведомое, игру фантазии. И какие бы условные даты ни значились в произведении, мы невольно видим из нашего времени то, что возможно происходило, произойдет или могло бы произойти на Земле. Любая другая планета, кем бы она ни заселялась фантастами, отражает нашу Землю.

Фантастическая литература, как и всякая художественная литература, — зеркало действительности. Но зеркало волшебное, способное не только увеличивать изображение, но и показывать жизнь в движении, в развитии или с неожиданной стороны. В литературе фантазия независимо от воли автора отражает то, что он видит перед собой.

Общеизвестно, что фантазия — качество величайшей ценности, без нее не изобрели бы дифференциального и интегрального исчислений. Об этом говорил еще Владимир Ильич Ленин.

Фантазия — это поразительная способность воображать то, чего нет. Она лежит в основе всякого творчества.

Фантазией обладает ученый, выдвигающий новую гипотезу, конструктор, изобретающий машину, фантазией обладает и поэт. Но фантазией порождены и такие представления о сверхъестественных силах, как ад и черти, ведьмы и привидения…

Мечта делает фантазию светлой. Но далеко не всякая фантазия поднимается до уровня мечты. Мечта — это фантазия, направленная желанием.

Технической мечтой пронизаны знаменитые романы Жюля Верна, завоевавшие мир. Жюль Берн первый ввел в литературу героя-техника накануне двадцатого столетия, в век пара и электричества, знаменуя тем не только веру автора в прогресс техники, но и веру в Человека и его Будущее. С детства многим запомнился капитан Немо: высокий, скрестивший руки на груди, с красивым и печальным лицом, оттененным курчавой бородой, с пристальным, устремленным вдаль взглядом темных глаз… А позади него плещется на ветру черное знамя с его инициалом. И мало кто знает, что в Индии черный цвет — цвет восстания… Образом капитана Немо Жюль Верн украсил свою галерею героев-созидателей, преобразователей, искателей.

Другим свойством фантазии — остранять обычное, чтобы с бичующей яркостью показать его, пользовались многие выдающиеся писатели разных времен. Так, Свифт, сталкивая своего героя с лилипутами и лапутянами, остраняя тем современность, показывал все ее уродства.

К таким же приемам прибегал и Гоголь, позволив носу чиновника жить самостоятельной жизнью. Убеждающим даром реалиста писатель заставляет читателя не только поверить описываемому, но и почувствовать безысходную узость чиновничьего мирка.

К такой же все допускающей фантазии прибегал и Г. Уэллс в своих социально-критических романах. Он отнюдь не мечтал о нашествии бездушных, безжалостных, питающихся кровью марсиан, а переносил их на Землю, чтобы показать современную ему, гнилую в своей основе капиталистическую Англию в минуты острых катаклизмов. Он вовсе не мечтал всерьез о человеке-невидимке, но, создав его, сумел показать обреченность гениального одиночки — ученого в условиях капиталистического общества. Тем более не хотел видеть Уэллс грядущее биологическое разделение людей на морлоков и элоев (одни ушли под землю, продолжая, как и их предки-рабочие, производить материальные ценности, другие — беспомощные, изнеженные, скотоподобные потомки тех, кто жил на чужой счет и годен теперь лишь для поставки морлокам своего нежного мяса…). Уэллс не мечтал об этом, но отразил в своем зеркале фантазии разделение современного ему капиталистического общества на эксплуататоров и угнетенных. Доведя это разделение до предела, Уэллс произнес тем приговор капитализму, отрицая его, как систему, способную привести лишь к вырождению, скотству, каннибализму… И только для литературного замысла понадобилась Уэллсу «машина времени», противоречащая законам природы не в меньшей мере, чем «Нос в генеральском мундире» Гоголя или «органчик в голове градоначальника» у Салтыкова-Щедрина.

У машины времени Уэллса нашлось немалое число подражателей. Некоторые из них основой своего произведения делали сам уэллсовский литературный прием. Так, в одном из рассказов Пьера Буля (Франция) «Бесконечная ночь» перемещение во времени на десятки тысяч лет вперед и назад используются для того, чтобы «накрутить» дикие ситуации вплоть до войны прошлых цивилизаций с будущими. И развертывается эта «межвременная война» не где-нибудь, а в рядовом французском ресторанчике… Фантазия превращается в фантасмагорию, она уже не несет никаких идей, ничего, кроме развлечения нелепостью перемешанных времен. Так проявляет себя абстракционизм в литературе. Не содержание, а бессмысленная форма! А вот у итальянца Лино Алдани перенесение в будущее в рассказе «Онирофильм», подвергшемся в свое время у нас серьезной критике, используется для ничем не прикрытой порнографии.