Западное побережье Шотландии
1689
— Дитя! Бога ради, Фиона, ты должна спасти нашего ребенка!
Дул студеный, пробиравший до костей ветер. В глазах стояли слезы. Фиона почти ничего не видела и не чувствовала — только пронизывающий холод ветра. Она всегда любила родные места: густые, насыщенные краски холмов и долин, серый камень скал и утесов и даже этот ветер, воющий, злой, что приходил с зимой. Дни, вроде того, что выдался сегодня, часто сулили скорое наступление весны, когда здешняя земля расцветала неброской, суровой красотой, радовавшей сердце каждого, кто знал эти края, и поражавшей воображение тех, кто их не знал. Да, Фиона любила свой дом, свою родину — эту сияющую на солнце бесконечную синь осеннего моря, это пестрое разноцветье весенних склонов, эту пышную зелень летних лугов и даже серое от низких туч, сердитое зимнее небо. Такое, как сегодня.
И вот — прощай, дом.
Так называемая Славная революция Вильгельма III заканчивалась большим кровопролитием.
— Фиона! — Кто — то встряхнул ее, взяв за плечи.
Словно очнувшись от забвения, она посмотрела в глаза мужу и вдруг с полной ясностью поняла, что никогда больше уже не увидит его. Такова цена. Горцы выступили против Вильгельма, поддержав законного короля, Якова II, и вот пришел черед платить за преданность и верность. Католик или нет, королем должен быть он. Так считали в Шотландии. И не просто считали. Горцы доказали свою стойкость и мужество — как делали уже не раз, — но сил недостало для победы, и теперь их ждало наказание, жестокое и беспощадное.
— Пора, любимая. Уходи. Я скоро вернусь. Обещаю. — Убирая ее выбившийся из — за уха локон, Малколм на мгновение скользнул взглядом в сторону.
— Ты не увидишь меня больше, — прошептала она. В первый миг она даже не ощутила боли от этого пришедшего неведомо откуда откровения — только обжигающий порыв ветра, — но потом увидела бескрайнюю голубизну его глаз, взметнувшиеся волны иссиня — черных волос, рельеф лица. Широкий рот и щедрые на ласки губы напоминали об улыбках и поцелуях.
И боль обратилась вдруг кинжалом, резанувшим ее изнутри. Фиона вскрикнула и упала на колени, и Малколм тут же опустился рядом, хотя его уже ждали солдаты, пешие и конные. Эти солдаты мало напоминали настоящее армейское подразделение вроде того, например, что шло им навстречу, или того, что они недавно разбили наголову, проявив отвагу, дерзость и мужество. Все они были горцами, соплеменниками. Да, они ссорились порой, враждовали, но, когда выступали против общего врага, сражались, как братья. У каждого своя голова на плечах, каждый имел собственное мнение, и не все считали обязательным подчиняться приказам. Плохо вооруженные, они черпали силу в сердцах и душах и умирали друг за друга, связанные теми узами, что нечасто найдешь в рядах наемников.
— Ну же, Фиона.
Он помог ей подняться, а она смотрела на поддерживавшие ее руки — чудесные, сильные, с длинными пальцами, способные быть нежными в страсти и ласковыми с ребенком. Она вдруг испугалась, что поставила Малколма в неловкое положение, заставила краснеть своим отчаянным криком. Но разве может он умереть? Разве справедливо, чтобы красавец мужчина в цвете лет и жизненной мудрости, человек прекрасный не только телом, но и душой, любящий свою землю и всех тех, кто живет и этом крошечном уголке мира, погиб в бою? Нет, такая смерть противна природе и Богу.
— Наше дитя, Фиона. Ты должна защитить нашего ребенка.
Она поднялась, выпрямилась и постаралась отогнать слезы. Их сын стоял рядом с ней, бледный, с широко распахнутыми от страха глазами и не по годам печальный.
Малколм вдруг и сам опустил голову, как будто пытаясь погасить мелькнувший в глазах мертвый отблеск судьбы, потом наклонился и обнял наследника.
Выпрямившись, он в последний раз, крепко и горячо, поцеловал супругу в губы.
— А теперь, Гордон, отвези мою хозяйку и ребенка в безопасное место и позаботься о них. — С этими словами он повернулся и сел на коня, которого держал под уздцы один из многочисленных его кузенов.
Рука Гордона опустилась Фионе на плечо.
— Идемте к лодке, госпожа. Нам нужно поспешать.
Фиона шла, ничего перед собой не видя. Это из — за ветра, говорила она себе, зная, что виноваты слезы, вольно катящиеся из глаз. Добежав до берега, Фиона вытерла щеки, взяла на руки малыша и оглянулась, чтобы в последний раз увидеть мужчину, которого так любила.
Восседая на могучем жеребце, лэрд Малколм раздавал указания окружавшим его горцам. Еще немного — и у нее на глазах доблестные шотландцы устремились вверх по склону с боевым кличем на губах.
Они доблестно сражались.
И с честью умирали.
Их не потащат на виселицы. Никто не будет смеяться, глядя, как трепещут на веревке их тела. Настоящие воины, они все полягут на поле битвы, сражаясь до последнего. Малколм обещал, что они победят и вернутся с триумфом, как было до сих пор, но на этот раз Фиона знала точно — храбрости будет недостаточно.
Малыш заворочался у нее на руках. Уже такой сильный, такой крикливый!
— Па… па!
— Папа ушел на войну, — пробормотала Фиона.
И тут с вершины холма хлынул враг. Тысячи и тысячи солдат в неприятельской форме.
