Люди с такими интересами, как у меня — всегда оторваны от жизни. Именно так. Если, конечно, у них достаточно интеллекта понять это. Моя мама всегда утверждала, что у меня есть интеллект. Она наверняка будет волноваться, когда узнает, что я арестован за… ну, не стоит пугаться этого слова — за убийство.
Вот мы с нею посмеемся, когда меня выпустят отсюда. Да, при своем интеллекте я не теряю чувства юмора и про себя горжусь этим свойством характера.
Одеваюсь я со вкусом. Не совсем по моде: чтобы выделяться среди тех, кто младше, я ношу весьма дорогие костюмы и всегда — шляпу. Потому что работаю в «Грант Робинсоне», понимаете? У них это требуется. Я один из самых представительных в фирме, и, стоит добавить, очень популярен, но с сослуживцами не общаюсь, И никогда — ну, никогда не сделаю этого ни с одним из них, и вообще с теми, кого я знаю, или с теми, кто имеет ко мне хоть какое-то отношение.
Вот что я называю интеллектом. Некоторые из этих… ну, убийц, если так уж необходимо употребить это слово, — ни о чем не думают. Они делают это со всеми. Я — только с чужими.
Честно говоря, — со всей честностью, мне присущей, — я никогда бы не подумал сделать это с тем, кого я знаю, даже если он — случайный знакомый. Мой метод более надежен, и, думаю, не ошибусь, если осмелюсь утверждать, что он более нравственный. На войне, как вам должно быть известно, обучают убивать чужих, платят за это и медали дают. Думаю, что, если бы я явился с повинной и откровенно объяснил бы мою точку зрения — я имею в виду правдиво и от всего сердца, — они не стали бы… ну, они взамен даже наградили бы меня медалью. Я так думаю. Я не шучу.
Первый человек, с которым я сделал это… Я будто заново родился. Это случилось на войне. С тех пор я делал это примерно раз в два года, но как изменилась моя жизнь! Они говорят много разной ерунды, — ну эти, которых называют криминалистами. Но они ничего не понимают. От скольких дурных привычек это меня избавило! Раньше меня мучила бессонница, нервы никуда не годились, да и пил я много, не говоря уж о таких вещах, которые не принято упоминать. Я где-то прочел, что от них даже портится зрение. А самое смешное — в том, что, когда я прикончил своего первого парня, у меня прошла астма, а она доставляла мне немало страданий. Мама до сих пор говорит: «Помнишь, как ты сопел всю ночь, когда был маленький?» Она очень ласкова со мной, моя мама. Вместе мы составляем хорошую пару.
Что касается того, первого… Это случилось на Восточном побережье, в порту, забыл, как он называется, впрочем, неважно, хотя иногда мне кажется, что неплохо было бы съездить туда, понимаете? Сентиментальность и все такое. Конечно, я считаю, что первая… ну, ваша первая жертва (знаете, есть такое дурацкое слово!) — как первая любовь, если вы понимаете, о чем идет речь. Все остальные, как бы их ни было много, никогда не сравнятся с первым. Больше такого чувства я не испытывал. Я имею в виду, что потом тоже получалось здорово и, на мой взгляд, стоило затраченного труда, но не шло ни в какое сравнение с тем первым.
Он был моряк, пьяный моряк, и это сыграло мне на руку. Ужасная ночь! На набережной бушевал дождь, а я стоял под навесом, когда он подошел, еле держась на ногах. Я был в форме и вооружен: винтовка, штык и все остальное, а он уронил мою винтовку в грязь.
На самом деле я скорей испугался, чем разозлился. Понимаете, он был очень высок — шесть футов с гаком, и очень мощный на вид. Он спросил, есть ли у меня девчонка, и я, конечно, сказал, что нет. Тогда он двинулся на меня, а под навесом было не развернуться, понимаете? Я решил, что он собирается сделать со мной что-то нехорошее, но потом, когда хорошенько подумал, пришел к выводу, что он просто — хотел драться. Вы, наверное, знаете таких дураков: они любят пускать в ход кулаки, по поводу и без повода, и, думаю, он напал, решив, что я стою не просто так, а с нехорошей целью. Конечно, это не так. К счастью, я абсолютно нормален.
Надеюсь, ясно, что я тоже не трус: не испугался, когда он двинулся на меня, хотя сначала было страшновато. Неожиданно на меня снизошло просветление, и я сказал себе: «Верн, ты можешь убить этого пьяницу своим штыком!»
От этой мысли сильная дрожь пробежала по телу. Когда я втыкал в него штык, мной будто бы руководило Небо: я не дрогнул, и не промахнулся и ударил не слабо — другой на моем месте так бы не смог. Тогда — то я на самом деле думал, что мною руководит Небо, я много молился в то время; сейчас Господь и я, похоже, разошлись во мнениях. Времена ведь меняются, и нужно принимать эти перемены как должное.
Он издал громкий звук, будто чихнул. Его руки взметнулись, и он рухнул на меня, прижимая к двери, будто обнимая. Снова сильнейшая дрожь — уже от радости — всколыхнула меня. Больше такой силы чувства я не испытывал.
Я повис на нем, а он толкался и дергался, пока совсем не умер. Это оказалось слегка волнительно: я не был уверен, что прикончил его, но когда он, наконец, затих, я, стоя с ним в обнимку, мысленно просил, чтобы он еще разок меня толкнул.
Потом передо мной встала проблема: как избавиться от тела. Когда я собрал всю свою волю и подумал, она разрешилась быстро. Все, что мне необходимо было сделать — перетащить его под дождем к парапету. Я спихнул тело вниз, и оно упало прямо в морс. Дождь продолжал лить как из ведра.
