Я распахнул дверь и вошел в кабинет издателя. Сергеев покачивался на кресле, увлеченный телефонным разговором. Секретарша вбежала следом за мной, виновато пожимая плечами. Сергеев, никак не оценив мое присутствие, внимательно вслушивался в голос телефонной трубки. Я мельком поймал свое отражение в огромном настенном зеркале — синие потертые джинсы, мятая гавайская рубаха, недельная щетина, взъерошенные волосы и безумный взгляд. Как раз что надо. Я со всей силы швырнул черновую рукопись, которую до сих пор мял в руках, на полированный стол шефа. Из заднего кармана своих старых ливайсов я достал фляжку со спиртом, вылил содержимое на ворох бумаг на столе, вынул зажигалку и, чиркнув кремнием, наконец, привлек внимание своего редактора, который бросил трубку телефона и тупо уставился на пионерский костер, устроенный на его столе. Секретарша не спеша прошла в конец комнаты, где под подставкой с разными дешевыми призами и огромными эскизами обложек красовался яркий огнетушитель, привычным движением сорвала предохранитель и направила струю углекислой пены на догорающую рукопись. Сергеев все это время следил за действиями своей помощницы, вжавшись в кресло. После того, как источник огня был наконец уничтожен, он поднял глаза и серьезно посмотрел на меня: "Доброе утро, Ваня".
Как вы уже поняли, я писатель. Насколько я помню, писать меня тянуло с очень давних времен. Свое первое произведение я написал в 12 лет. Под названием "Коммунизм и молодежь в 20 веке". Согласитесь, я был очень впечатлительным ребенком. Период с 12 до 22-х лет можно официально считать моим писательским ступором — я забросил писательство и занимался менее продуктивными, повседневными вещами. Закончил школу, поступил в университет на антропологический факультет, с которого меня выгнали за организацию платных просмотров эротических фильмов в главной аудитории. За то время я нахватался жаргона и наладил знакомства с золотой творческой молодежью. Одним таким золотым мальчиком был никто иной как Жорик-Смуглик, сын известного в то время режиссера, которого обозреватели-подлизы называли новым Тарковским. Его тарковскость заключалась в том, что он снимал долгие сцены бегущей или "стоячей" (в зависимости от настроения) воды с одной позиции, а потом добавлял скучный сюжет, взятый из серии "Далласа", просмотренной и пересказанной его женой во время исполнения обязательного брачного обряда. Но у Нео-тарковского были хорошие связи на Мосфильме, да и картины его стоили очень дешево, а на безрыбье…
Однажды, нажравшись с Жориком в "Метаморфозе", заведении неформалов и просто потерянных студентов, я признался ему, что мечта всей моей жизни — написать и опубликовать свой роман. Я рассказал главную сюжетную линию этого романа, линию, которую по причине неработающей от алкогольного опьянения головы мне пришлось сочинять на ходу, и, к моему удивлению, Жорик после этого в конец уверился в моем писательском таланте и стал знакомить меня с разными значимыми людьми пост-советского кинематографа. "Вот эта девчонка", шептал он мне на ухо, "она играла шлюху в одном голливудском фильме, вместе с Хауэром". "А этот парнишка давным-давно работал клавишником у Преснякова. Сейчас он актер". Жора был такого сорта человеком, который знал всех на уровне "привет-пока", но ни с кем не был по-настоящему дружен. Поэтому вся его кинематографическая эрудиция не облегчила мою эпическую задачу взбирания на вершину писательского Парнаса.
Как часто бывает, мой взлет произошел неожиданно. Однажды Жорик прибежал ко мне часа в три ночи, разбудив моих родителей, чьей добротой я пользовался по причине отсутствия возможностей самостоятельного заработка, вбежал ко мне в комнату, разбудил меня яростным ударом подушки по голове и просунул мне под нос дискету. "Вот она!". Я еще плохо понимал происходящее и вообще был поражен тем фактом, что мои родители пустили его на порог. От Жорика несло дешевым бренди и сигаретным дымом, он еле держался на ногах, а его брюки были измазаны чем-то, подозрительно похожим на блевотину. "Вот она!", повторил Жорик и еще раз поднес дискету к моему носу. Я встал с постели и отправил Жорика в ванную, вымыть лицо и замочить брюки. Когда он вернулся, каждое его движение, каждое подергивание и поверчивание было наполнено энтузиазмом. Он всунул дискету в мой старый компьютер и на мои резонные вопросы о причине его вторжения лишь злорадно, по-мефистофелевски, ухмылялся. Наконец, Жора открыл документ на дискете и повернул монитор, так чтобы я мог видеть:
"ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ"
худ. фильм. студии "НТВ-Профит"
сценарий: Борис Коржаков
И тут Жору расперло. "Ты понимаешь! Это твой первый большой проект. Представь, сценарий: Борис Коржаков и Иван Криго! Коржаков, кстати, это тот мужик, кто написал сценарий для "Три мушкетера: 200 лет спустя". Очень большой человек. Так вот. Я сегодня был на презентации нового фильма Михалкова — отец не мог пойти. И там значит я сижу у барной стойки и подходит ко мне мужик. Я смотрю — Коржаков! Предлагает мне выпить. У него там любовница ушла или что, он такой плаксивый был, хотел с кем поговорить. Так вот, распили мы с Коржем бутыль водки на двоих, а он мне и стал говорить про то, какой он крутой сценарист и как он считает себя очень модным, молодежным мужиком. Ну, тут я ему и говорю, что у меня, мол, есть друг, который очень известный писатель в узком молодежном кругу — это ты — который тоже, кстати, пишет сценарии, в общем тут я почти не соврал, желание равно действию. Тогда он мне и говорит, что было бы прикольно поработать с молодым поколением, так сказать научить их, то есть тебя, уму-разуму. Я ему говорю, что нет проблем, ты будешь очень рад, собственно, поработать с закадровой звездой счастливого экрана. Он значит достает из жилетки дискетку — Жора еще раз подсунул дискету мне под нос — и говорит, что, мол, если он так хорош, ты то бишь, может он, то есть ты, сможет типа подлечить сценарий его нового фильма. Потому что хотя он, великий Коржаков, и сам все сможет сделать, но хочется посмотреть на что способна молодежь. В общем, понятно, что этот Коржаков не может отличить Сартра от Воннегута, но дело не в этом. Дело в том, что ты получил свою первую работу… только я обещал, что я ему принесу готовую версию через — Жорик посмотрел на часы — ух ты! через четыре часа".
