Я вот о чем недавно задумалась… Книги для меня …
То есть то, что они является неотъемлемой частью меня и моей жизни, я поняла еще лет в десять. Но вот что они для меня значат на самом деле?
Ведь для одних людей книги являются источником духовным, для других — эмоциональным, для третьих — интеллектуальным.
Для четвертых же они — всего понемногу… или помногу… из вышеперечисленного.
Есть еще одна категория читателей, для которых книги — это источник для собственного творчества (к сожалению, в случае с моими книгами, скорее для творчества критиков).
Кто-то из писателей однажды посоветовал начинающим авторам примерно следующее:
— любите так, как если бы вам никто никогда не причинял боль,
— танцуйте так, как если бы вы были одни, и вас никто не видит,
— пишите так, как если бы на всем белом свете не было ни единого критика.
Что ж, надо попробовать…
БОЛЬ… БОЛЬ… БОЛЬ…
ЕЕ НЕ БЫВАЕТ СЛИШКОМ…
ЕСЛИ ОНА ЕСТЬ, ТО В ТЕБЕ, КРОМЕ БОЛИ, НИЧЕГО НЕ ОСТАЕТСЯ…
ОНА СТИРАЕТ ВСЕ…
ОНА СЪЕДАЕТ ВСЕ…
ОНА СМЫВАЕТ ВСЕ…
НЕ МОГУ ТЕРПЕТЬ… НЕ МОГУ ТЕРПЕТЬ…
ОТКЛЮЧИТЕ МЕНЯ… УБЕЙТЕ МЕНЯ…
Мне надо сказать… Мне надо сказать всего лишь два слова…
УБЕЙТЕ МЕНЯ…
Но я не могу их сказать, потому что не чувствую ни то место, где рождаются звуки, ни то место, откуда эти звуки должны исходить….
Я ЧУВСТВУЮ ТОЛЬКО Б-О-О-О-Л-Ь…
Глаза, мне надо открыть глаза и проверить, есть ли они у меня…
Ну же, Боль, всего лишь открыть глаза…
Боль, позволь мне…
Боль, я в твоей власти…
Боль, я на секунду открою глаза…
Боль, сука, ну же… Я же больше ни о чем не прошу…
Ага… спасибо, Боль… я вижу… вижу чьи-то глаза…
Я несколько раз приходила в сознание на очень короткие промежутки времени…
Чувствовала… СУКУ-БОЛЬ… и… да-пошло-оно-это-сознание-в-жопу… уходила туда, где нет БОЛИ…
Что за… опять в сознание… НЕ ХОЧУ… ПОЖАЛУЙСТА… НЕ ХОЧУ…
Похоже, мои «хочу-не-хочу» «нравится-не-нравится» никого не интересуют…
Что-то изменилось… Что-то не так… БОЛЬ?… Ага…
Вот ты где, родная… Только ты — другая… Ты уже — тупая…
Ха-ха… Стишками, блин, балуюсь…
— Она умрет?
— Она умрет.
— Она не умрет.
— После такого…
— Она умрет — умрешь и ты.
— Ваше право, Избранный.
Проведем инвентаризацию органов чувств…
Поверхность тела, на которой я лежу (именно поверхность, а не кожа, потому что, судя по сигналам нервных окончаний, ее слои у меня отсутствуют) горит, значит, с осязанием все в порядке. Нет, органом осязания является именно кожа, так что пока не включай его в список.
Я видела чьи-то глаза (кстати, когда это было?), следовательно, зрение на месте. Или было, в прошедшем времени, на месте.
Слышу мужские голоса — добавим к списку слух.
В том месте, где должен располагаться язык — боль, так что со вкусом разберемся позже.
Я ощущаю запах крови и разложения — обоняние в норме.
Шаги, третий голос:
— Медик, оставь нас.
Мой мозг фиксирует в этот момент, что те, кому принадлежат голоса, говорят на английском, но на каком — то неправильном английском, что ли. Звуки, ударения, произношение… не знаю… Кстати, я думаю не на этом языке, я думаю… на русском… сюрпри-и-и-з…
Что за странные имена… Избранный… Медик… И как же зовут третьего…
Только после звука закрывающейся двери слышу голос Избранного:
— Вилен, что?
— Рэд, это ты меня спрашиваешь «что»? По-моему, это я тебе должен задать этот вопрос.
Оп-ля, во-первых, на фоне монотонных интонаций Избранного и Медика, голос Вилена прямо-таки насыщен эмоциями. Во-вторых, этот английский — почти классический British. Он продолжает, и слышно, что при этом еле сдерживается:
— Первый Медик поддерживает жизнь в этом теле. Он тратит на нее бесценные медикаменты, он предупреждает тебя о том, что… она уже — оболочка без единого намека на выздоровление…
А Избранному палец в рот не клади — гнев в его голосе такой… мощный:
— Вилен, я хочу, чтобы она жила… И я сделаю для этого все, ясно?
У Рэда тоже отличный British English. Так что же они до этого говорили по-другому… по-дебильному, я бы сказала…
— Брат, пойми, даже НАША медицина здесь была бы бессильна. Не маши мне руками — я поставил Защиту, и нас никто не услышит. Я все понимаю, тебе ее жалко, — «жалко у пчелки» почему-то подумала я, — но в том, что с ней случилось, нет твоей вины.
Рэд на этом слове перебивает Вилена:
— У меня нет чувств жалости и вины… И ты это прекрасно знаешь, не так ли?
Я услышала в его голосе горечь, нет, скорее, горькую для него констатацию факта.
— Вот поэтому я тебя и не понимаю. Ты даже не знаешь, кто она. Но, из-за нее, рискуешь потерять авторитет Избранного. Ты принес ее сюда, и все знают, что она — не жилец. Но ты принес ее сюда, и если она не выживет, значит ты — не всесильный Избранный. Тупица, ты не можешь так рисковать сейчас.
В голосе Рэда уже нет ни гнева, ни раздражения, а только… равнодушная усталость с примесью удивления:
— Я сам не понимаю, Вилен. Но она там тогда открыла глаза… Я посмотрел ей в глаза, и понял с необъяснимой уверенностью, что должен сделать все, чтобы не дать ей умереть… Ее взгляд… ее глаза так кричали… И все это на фоне фактически разорванного в клочья тела. Она выглядела, как поломанная кукла, которую зачем-то облили кровью. Я уже тогда понял, что вижу труп, но потом она открыла глаза… Какого черта со мной творится?
