Монах делал вид, что молится. Его костлявые пальцы в оловянных перстнях перебирали четки, на самом же деле он внимательно следил за солдатом. Густав Адольф фон Филленбург, епископ Вильбурга и Фринланда, приказал присмотреться к странному посетителю. Но это было ни к чему: тот добрых полчаса стоял, не шевелясь, и глядел в стену перед собой. Казалось, он может оставаться неподвижным весь день. Но монах все равно наблюдал, как и было велено, ведь он знал, что это не простой солдат – те не носят шелк, мечи с золотом на эфесах и сафьяновые кавалерийские сапоги до колен с дорогими шпорами, как благородные.
Слуги приносили блюда с жареной курицей и рисом, черной кровяной колбасой и белой ливерной. По зале распространился пряный запах еды – солдат даже не шелохнулся, не покосился на стол с яствами. Казалось, ничто не производит на него впечатления. Будто он каждый день бывает в личных покоях епископа, ходит по желтому паркету, прикасается к дорогой мебели, кладет руки на красные скатерти, видит образа в серебре, золотой крест и смотрит в огромные, от потолка до пола, застекленные окна. Он даже не обращал внимания на агрегат, стоящий в углу, из которого доносились разнообразные механические звуки и под которым качался маятник; не глядел он и на удивительную вещь – часы. Монах еще раз отметил про себя, что если это и солдат, то он весьма непрост – обычный солдат разглядывал бы залу с открытым ртом, ведь одно блюдо из серебра с курицей и рисом сопоставимо с годовым жалованьем.
На самом же деле все было не совсем так. Кое-что действительно произвело на солдата большое впечатление. И это были не часы и не серебряная посуда. И то и другое он видел уже не раз. Он даже ел с серебра. Мало того, он был грамотен и мог различать время, но вот такие окна… Да, окна его поразили. В комнате было светло, как на улице. Ни свечи, ни лампы, ни факелы не были нужны, и это было удивительно, но он не подал вида. Взглянул, оценил, отвернулся.
Тем временем слуги почти бесшумно приносили новые блюда: серый паштет, листья соленой капусты с фиолетовой моченой морковью и яркими красными ягодами, пирог непонятно с чем, вино в великолепном стеклянном графине – судя по цвету, не местное. Они поставили посередине стола две тарелки, одну в другую. Солдат не понял, для чего это. Рядом положили несколько ножей разных видов и вилки и поставили еще тарелку, но поменьше.
Солдат был голоден, но на эту еду не рассчитывал. Он был почти уверен, что епископ никогда не пригласит его к столу. Хотя в его жизни бывало всякое. Он сидел за столом с благородными людьми, но уж точно не с епископом. Слуги принесли блюдо с рыбой – та была простой, речной. Еда простолюдинов.
Монах встал у окна, продолжая теребить четки. Стрелка на часах, казалось, замерла, а слуги носили и носили какие-то блюда на стол: соусы нескольких видов, резаный окорок, маринованный чеснок, два вида хлеба. Хлеб был горячий, только из печи. Когда слуги встали у стены и замерли, солдат понял, что скоро придет и сам епископ Густав. Так и случилось, вскоре тот действительно появился. Шумно сопевший и шелестящий дорогими одеждами, грузный, в огромной широкополой шляпе стоимостью в целое состояние, он вошел сразу, как только влетевший в залу лакей распахнул двери.
Чопорная тишина и пустота мгновенно закончились – в комнате появился хозяин. Епископ заполнил собой все пространство. Он сразу сел за стол, а лакей снял шляпу с его головы. Монах встал за его спиной, сделал жест пальцами, и все слуги, кроме одного, покинули залу. Епископ осмотрел стол и только после этого взглянул на солдата.
– Это о тебе мне писал аббат Дерингхоффского монастыря?
– Надеюсь, что так, – отвечал солдат, поклонившись достаточно низко.
Епископ посмотрел на него внимательно. Про себя он сделал вывод: «Из простых, но хочет выглядеть благородным». Солдат тоже смотрел на него изучающе и тоже делал выводы. «Попу за шестьдесят, жирный любитель излишеств, скорее всего тупой и капризный».
– Как тебя зовут? – спросил епископ.
– Ярослав Волков, – ответил солдат.
– О, ты из этих… из восточных?
– Мой отец был с Востока, а мать урожденная Руудсдорфа, господин.
Монах тут же подскочил к солдату и зашипел в ухо:
– Ты должен обращаться к епископу «монсеньор».
– А не схизмат ли ты? – спросил епископ, указав вилкой на одно из блюд.
Слуга тут же кинулся накладывать еду из блюда в тарелку епископа.
– Нет, монсеньор, – ответил солдат. – Матушка привела меня в лоно истинной Церкви.
– Да благословлена будет мать твоя, спасшая тебя от ереси.
Солдат хотел ответить, но в этот момент один из слуг внес в залу большое блюдо с жареной свининой, только что снятой с огня, и комнату наполнил дурманящий аромат. Солдат невольно вздохнул. Епископ заметил это. Он стал выбирать себе куски, обжигался, но вилкой не пользовался. Монах подошел к нему сзади и тихо произнес:
– Монсеньор, хочу вам напомнить, что доктор Фибер не рекомендует вам есть больше одного куска.
– Я помню, – сухо ответил епископ, бросая себе в тарелку большой кусок горячего мяса, а чуть подумав, еще один.
