Лондон
Зима, начало 1075 года
– Леди Дженова просит лорда Генриха Монтевоя прибыть к ней в Ганлингорн.
Лорд Генрих вздохнул, слушая пронзительный голос гонца, серьезного молодого человека в мешковатых штанах.
– …прибыть к ней в Ганлингорн, – продолжал гонец, – как только ему позволят это его дела при дворе.
Генрих отправил гонца подкрепиться и подумал, что он вовсе не против навестить леди Дженову. Он знал ее с давних пор и относился к ней с сердечной теплотой. Когда-то она состояла в браке с двоюродным братом короля, но потом овдовела. Даже если бы король не благоволил ей, этот брак сам по себе сделал бы ее важной персоной. Но в настоящий момент лорд Генрих просто не мог навестить леди Дженову, поскольку это нарушило бы его планы.
В настоящее время короля Вильгельма не было в Лондоне. Он находился по другую сторону Ла-Манша, где усмирял мятежников в Мене и наводил порядок в своих делах в Нормандии. Многие влиятельные вельможи Англии собрались при дворе. Назревал заговор. Охваченные алчностью, бароны, соперничая друг с другом, стремились захватить побольше земли и побольше власти.
Обстановка накалялась. Опасения Генриха были небеспочвенны.
Порой ему хотелось уехать, оставив этот кипящий котел. Однако Генрих всегда стремился находиться в гуще событий и знать, что происходит и с кем, чтобы, используя свою смекалку и ум, решать запутанные проблемы королевства. Его никогда не прельщала уединенность деревни, а до Ганлингорна, располагавшегося к юго-западу от Лондона, было четыре дня пути.
Генрих обожал принимать участие в светских развлечениях. Ему доставляла удовольствие умная беседа, хорошее вино и обольстительные женщины. Красавец с ясными голубыми глазами, лорд Генрих считался едва ли не самым привлекательным мужчиной Англии. Но всегда относился к этому с юмором, особенно сейчас, в свои тридцать четыре. Генрих являлся неотделимой составляющей частью королевского совета Вильгельма. Помня об этом, могущественные бароны взирали на него либо как на проницательного друга, к которому можно обратиться в трудную минуту, либо как на того, кого следует остерегаться, если вынашиваешь преступные замыслы против короля.
Генрих также стяжал славу завидного любовника, и мало кто из дам мог устоять перед искушением похвастать перед подругами столь знатной добычей.
Дженова была единственной, кого не соблазняло его красивое лицо. Она не видела в нем ни лакомой добычи, ни хитрого противника. Поэтому Генрих питал к ней симпатию, и ему было легко с ней. С ней он мог оставаться самим собой, с ней он мог быть Генри.
Во время его последнего визита Дженова отправила его домой со снисходительной улыбкой и напутствием вести себя прилично. Генрих рассмеялся, поцеловал ее пальцы и ушел не оборачиваясь. Вел ли он себя прилично? Сам он отвечал на этот вопрос положительно, сознавая, правда, что некоторые его поступки Дженова не одобрила бы. Но чего она от него ожидает? Она смотрела на него, как если бы была небожительницей, а он – непокорным смертным, который, по ее мнению, обязан подняться на головокружительные высоты, но, увы, не дотягивающий до установленной планки. Все же Дженова прощала ему его ошибки и принимала его таким, каков он есть.
Такой друг – мужчина или женщина – был настоящей редкостью.
Генрих снова вздохнул. Конечно, ему следует к ней поехать. Дженова не стала бы его звать, если бы не нуждалась в нем. Если он выедет завтра на рассвете, то через четыре дня будет в Ганлингорне, при условии что погода не подведет. До этого времени у него оставалось несколько часов, что позволяло закончить при дворе любые дела. Проконтролировать ситуацию и связаться с ним в случае необходимости сможет его преданный телохранитель Леон. Это даст Генриху возможность освободить сегодняшний вечер, чтобы нанести визит своей нынешней любовнице Кристине.
Вряд ли в Ганлингорне удастся найти женщину, подобную Кристине. Да и неловко заводить амурные дела с фрейлинами Дженовы. Она, как ему казалось, с чрезмерной строгостью относилась к заезжим господам, соблазнявшим ее фрейлин, особенно если эти фрейлины стремились быть соблазненными.
Генрих снова прокрутил эту мысль в голове. Странные это были отношения, что связывали его с Дженовой, и все же весьма удобные. Она любила своего мужа Мортреда и вот уже два года, как оплакивала его кончину. Генрих заметил, что со смертью Мортреда в зеленых глазах Дженовы померк блеск. Словно в ее душе воцарилась ночь.
Их сыну, вероятно, уже исполнилось пять лет. Генрих попытался вспомнить, как мальчик выглядит, и не смог; он почти не обращал на него внимания, разве что раз или два поздоровался и погладил по головке. На самом деле дети очень мало его интересовали, им не было места в его жизни. А что до обзаведения собственным потомством…
Генрих поежился. Он не хотел нести ответственности. Особенно после того, что произошло с ним самим в детстве.
Прогнав мрачные мысли, Генрих вновь задался вопросом: что за нужда возникла у Дженовы, потребовавшая его немедленного присутствия? Может, ее сын захворал? Или она сама слегла? Но тогда она бы прямо об этом упомянула. Может, ей понадобился его совет? Генрих усмехнулся собственным мыслям. Для Дженовы он всегда был Генри, к которому она относилась вполне дружелюбно, снисходительно и даже с некоторым пренебрежением. Но никогда не воспринимала его всерьез.
