Генри Меллоу вышел из личной, сообщающейся с кабинетом туалетной комнаты, владельцем которой он смог стать лишь достигнув определенного этапа своей блестящей карьеры, и сказал в черную коробочку селектора у себя на столе:
— Зайдите ко мне, мисс Принс. Я буду диктовать.
Через несколько секунд секретарша была уже в кабинете.
— Ой!.. — вырвалось у нее.
— На протяжении всей своей истории человечество постоянно сталкивалось с…
— В данный момент, — перебила мисс Принс, — я столкнулась с одним из случаев так называемого непристойного обнажения. У вас спущены штаны, мистер Меллоу. И еще: зачем вы размахиваете этой туалетной бумагой?..
— Сейчас я к этому перейду, мисс Принс. Так вот:…человечество постоянно сталкивалось с явлениями и фактами самого элементарного порядка, которые оно, тем не менее, каждый раз оказывалось не в состоянии ни разглядеть, ни понять, ни оценить. Вы успеваете за мной, мисс Принс?..
— Нет, — ответила мисс Принс и поджала губы. — Будьте добры, сэр, наденьте сначала брюки!
Мистер Меллоу долго смотрел сквозь нее, стараясь приостановить полет собственной мысли. Наконец до него дошел смысл сказанного — он опустил глаза и посмотрел на свои ноги.
— Архимед, — сказал Меллоу, кладя туалетную бумагу на стол. Натянув брюки, он добавил:
— Во всяком случае, мне кажется, что это был именно Архимед. Однажды он купался в ванне и вдруг заметил, как вытесненная его телом вода льется на пол. Это подсказало ему ответ на вопрос, над которым он тогда бился, а именно: как высчитать количество посторонних примесей в золотой тиаре местного царя. Тогда он выскочил из ванной и нагишом промчался через весь город, крича: «Эврика!», что в переводе с греческого означает: «Я нашел!» Вы, мисс Принс, присутствуете сейчас при одном из таких исторических моментов… Или то был Аристотель?..
— Может Аристотелю и прилично было бегать нагишом, но от вас я этого не ожидала, — отрезала мисс Принс. — Я работаю у вас уже довольно давно, но вы не перестаете меня удивлять. И при чем тут туалетная бумага?..
— Человеческая история знает немало фундаментальных открытий, сделанных в уборной, — парировал Генри Меллоу. — Протестантская реформация начиналась в туалете, когда Лютер сидел там, силясь… Я вас не шокирую, мисс Принс?
— Н-не знаю… Все зависит от того, что вы скажете дальше, — пробормотала секретарша, слегка отнимая ладони от ушей, но не опуская рук совсем. Вытянув шею, она с напряженным вниманием следила за каждым движением Генри Меллоу, который расстелил на столе полосу туалетной бумаги и, прижав ее ладонями к гладкой полированной поверхности, принялся рвать на кусочки.
— Взгляните-ка сюда, мисс Принс. Видите, в чем дело?
Секретарша подняла с пола блокнот, выпавший у нее из рук, пока она затыкала уши.
— Нет, сэр, не совсем.
— Тогда я, пожалуй, начну с самого начала, — сказал Генри Меллоу и продолжил диктовать свой знаменитый меморандум, которому суждено было вселить панический ужас в сердца и души воротил военно-промышленного комплекса. Да-да, у них есть и сердца, и души, просто до Генри Меллоу они никогда не пользовались ни тем, ни другим.
«До Генри Меллоу…» — обратите внимание на этот оборот речи. Все дело в том, что в какой-то момент Генри Меллоу перестал быть просто человеком — он стал историческим событием. Ведь мы не говорим «Уилбур и Орвилл Райт и их первый успешный полет», мы говорим просто «Братья Райт», и всем все сразу становится ясно. Точно так же, когда мы хотим, чтобы нас поняли, мы говорим «после Хиросимы», «после Далласа» или «со времен Пастера или Дарвина». Вот и после Генри Меллоу военно-промышленный комплекс уже не был таким, каким он был до него.
* * *
В Пентагон меморандум Меллоу попал обычным путем. Агент Федерального бюро, регулярно просматривавший содержимое мусорных корзин, поступавших из офиса Генри Меллоу, наткнулся на три отпечатанных на машинке странички. (Набранные новой машинисткой, они содержали в себе сорок три опечатка и потому были отправлены в корзину для бумаг.) Пройдя все уровни бюрократической машины ФБР, они наконец попали на стол к самому шефу, приказавшему агенту проникнуть в офис Меллоу и сделать фотокопию оригинала. Выполняя задание, агент дважды был задержан (замками особой конструкции) и один раз легко ранен (он прищемил палец ящиком шкафа-картотеки), о чем, однако, стало известно далеко не сразу из-за вмешательства «неодолимой силы» (как и следовало ожидать, агент оставил похищенные материалы в такси, и ему потребовалось три недели, чтобы выследить таксиста и вломиться к нему в дом). Тем временем меморандум Меллоу был послан в «Таймс» в виде письма, где и послужил основой для редакционной передовицы. Но, как это обычно бывает, появление подобного материала в широко доступных средствах массовой информации не привлекло внимания ни общественности, ни военных.
Воздействие, произведенное меморандумом на Пентагон и в особенности на отдел, который возглавлял генерал-майор Фортни Голованн, можно сравнить разве что с землетрясением, приправленным для пущей остроты письмом со словами: «Прости, любимый, я ухожу к другому…» Реакция Голованна была немедленной и вполне соответствовала лучшим традициям военного ведомства. В первую очередь генерал привел отдел в состояние полной боевой готовности и присвоил всем материалам по меморандуму высшую степень секретности, дабы слухи не просочились даже в соседние подразделения и отделы.