Москва давно переплюнула и Ростов-папу и Одессу-маму. Провинциальные родители криминала могли похвастать только Беней Криком с его подержанным «вессоном» и претензиями на уголовное джентльменство, да бандой Фантомасов с кустарными автоматами и теми же претензиями. Смех один, да и только.
Москва — настоящий город гангстеров. Здесь крутятся огромные деньги, здесь в одночасье сколачиваются фантастические капиталы, здесь бандиты договариваются с политиками, а политики заключают сделки с бандитами, здесь особенно наглядно стирается граница между криминалом и властью, здесь самые дорогие рестораны и проститутки… Каменные джунгли. Клоака. Зона повышенного риска.
Уже лет десять кипит здесь мутное нехорошее варево, то и дело всплывают из потаенных глубин на поверхность изуродованные трупы, смертельными пузырьками прорываются автоматные очереди, лопаются огненные пузыри тротила, и разлетается в стороны разваренная человеческая лапша.
Кажется, что все привыкли к стрельбе и взрывам, но на самом деле это не так. Привыкли к сообщениям: там-то взорвался автомобиль, столько-то человек погибли… Но когда в родном твоем дворе вдруг раздается грохот фугаса, и взрывная волна вгоняет в кухню осколки окна и битое стекло оказывается в кофе и яичнице — какое тут может быть привыкание?
Утром четырнадцатого февраля прогремело на Ломоносовском проспекте, неподалеку от метро «Университет». Еще не успели осыпаться лопнувшие стекла в магазине «Океан» и близлежащих многоэтажках, а вокруг огромной черной кляксы с дымящимся посередине скелетом микроавтобуса уже толпились любопытные. Испуганно пиликали сигнализации потревоженных взрывной волной автомашин, стелился по земле ядовитый серо-черный дым.
А в толпе работали локти, вытягивались испуганные лица, шаркали ботинки, вполголоса шел обмен малосодержательной информацией:
— Во блин! Нет, ты видел? А если б мы мимо шли?!
— А я, значит, сына проводил в школу, иду обратно, и тут по ушам «бабах!» Смотрю: автобус — в куски, дым, огонь…
— Петюнчик, в натуре, это тот волчара сделал! Я ему культурно: что случилось? А он — в морду! И когти рвать!..
— И я то ж! За что, брат? А он: тебе какая-то труба брат! И тоже с правой…
Но никто не торопился подойти поближе к месту происшествия, переступить невидимую черту. Там ведь не коммунистический митинг, и не парад активисток движения «Чем в мехах, так лучше голой». Там опасность. Угроза. И ужас несмягченной объективами смерти.
Растаявший снег, смятый, искореженный металл, крошево стекла, едкий запах взрывчатки… А главное — бесформенные обугленные куски человеческой плоти в тлеющих лоскутах измазанной кровью одежды — посмотришь, сердце проваливается в желудок, а содержимое желудка наоборот — рвется наружу.
Черный мусор кругом, островки огня, обрывки, осколки, обломки — или поди угадай, что там такое.
— Мама родная, — побледнев, выдохнула женщина с хозяйственной сумкой, — так это же чья-то рука…
— А ты чего думала? — сплюнул зажимающий ворот пальто нетрезвый мужик в застарелой щетине, но со свежеподбитым глазом. — Видала, как рвануло! Всех в крошево…
— Гля, Петюнчик, чего на пальце… Рыжье? Как бы подобраться… прошептал его товарищ, с трудом шевеля разбитыми губами. — Да нет, сейчас не выйдет… Жалко…
Через полчаса примчались четыре кареты «скорой» и два «жигуля» с Петровки. Чуть позже с рычанием подкатил грузовик внутренних войск, горохом сыпанули из затянутого брезентом кузова краснопогонные солдаты с напряженными лицами и автоматами наперевес. Место происшествия оцепили, толпу оттерли подальше. Мрачно осмотревшись, врачи сгрудились над единственным целым телом.
Почти сразу послышались возгласы: «Есть пульс! Камфару и кислород быстро!» А через несколько минут пострадавшего погрузили в реанимационную машину и та под вой сирен рванула на красный свет.
Приехали пожарные в гремящих на морозе спецкомбинезонах, вышли, потоптались хмуро — все, что могло сгореть, сгорело давно, чего летели, спрашивается?
Одна за другой тормозили борзые «волги», «форды» и «мерседесы» с мигалками или в спецокраске — городское, милицейское и прокурорское начальство. Мигом возник микроавтобус с телевизионщиками. Задымили сигареты, загорелись глазки телекамер, засуетились ушлые стервятники-операторы. Клевец, «важняк» с Петровки — здоровенный широколицый мужик в надвинутой на глаза кожаной кепке, вынул руки из карманов драпового пальто и, выставив перед толпой растопыренные ладони, в десятый раз повторял:
— Ну не топчитесь почем зря, ну кому говорю?.. За линию, едрить вашу!!
Последними подкатили неброские машины ФСБ — генерал-лейтенант Ершинский и следственная бригада во главе с майором Фокиным. Выйдя из машины, генерал поправил дубленку, хищно оскалился на черное пятно («хорошо хоть, что не на Красной площади»), обернулся к Фокину, вполголоса приказал:
— Посмотри по-умному. Может нам и соваться нечего… Если чистая уголовщина пусть прокуратура забирает, — потом надел маску свойского парня и направился к начальственной тусовке.
Фокин был на голову выше своего шефа, огромный, неулыбчивый, косолапый, как медведь из Завидовского заповедника. Он распечатал новую пачку «Бонда», вытянул сигарету, по привычке прикусил зубами фильтр.