В комнате тихо. Окна застеклены звуконепроницаемым стеклом. Лишь за дверью время от времени слышится шорох: то по синтетическому покрытию пола прошелестят резиновые колесики, то послышится потрескивание накрахмаленных халатов, то чей-то шепот. От всего вокруг несет запахом дезинфекции — от ковров, от книг и комнатных растений, даже от волос врача. Струя воздуха из кондиционера разгоняет его по всей комнате.
— Вот она! — пробормотала медсестра, вынимая перфокарту из картотеки. Форсайт, Джеймс, 26 лет. Отделение Р2.
— Отделение Р2? — переспросил бледный брюнет, который сидел скособочившись в глубоком овальном кресле с оранжевой обивкой.
Врач потянулся за перфокартой:
— Р2 — отделение для душевнобольных преступников. Если вы хотите что-то узнать у него, то не мешкайте, инспектор. Сегодня после обеда его переориентируют.
— Можно на него взглянуть?
— Пойдемте!
Хотя врач шел быстро, движения его были размеренными, степенными: человек, которому подчиняются шестьсот операционных автоматов, должен и вести себя подобающе. Инспектор следовал за ним.
Перед ними открылись и сразу же бесшумно закрылись блестящие стальные двери, приводимые в движение невидимыми глазу сервомеханизмами. Они реагировали на «магнитный узор» жетона врача, который ощупали тысячами ультракоротких токовых импульсов.
Им пришлось пройти по длинным безлюдным коридорам, потом на лифте спуститься в цокольный этаж.
Перед одной из дверей врач остановился:
— Вот он!
На уровне глаз находилось потайное окошко. Инспектор заглянул в камеру, где, кроме откидной кровати и санузла, ничего не было. Серые с отливом стены. На матрасе из пенопласта сидел молодой человек ничем не примечательной внешности. Лоб высокий, в морщинах, тонкогубый рот глубоко вырезан, что придавало молодому человеку презрительный или меланхоличный вид.
— Вы его держите под сомналином? — поинтересовался инспектор.
— Он не опасен.
— А в чем проявляется его болезнь?
— Мы уже проделали кое-какие опыты, — ответил врач. — Погодите, я, пожалуй, вам продемонстрирую…
Он огляделся, потом подошел к одному из встроенных стенных шкафов. Достал пылесос — продолговатый аппарат в светло-коричневом синтетическом футляре. Футляр, разумеется, был запломбирован.
Врач открыл дверь и ногой пододвинул аппарат в камеру, после чего молча вновь закрыл дверь, рукой подозвал инспектора и указал на окошко. Немного погодя спросил:
— Что вы видите?
— Ничего, — прошептал инспектор.
Врач прислонился к стене.
— Ну, тогда подождите немного.
Инспектор поднял руку, призывая к вниманию.
— Он двигается. Встал… наклонился… Поднял аппарат, поставил на кровать.
— Хорошо! — сказал врач с оттенком торжества в голосе. — Сейчас вы сами убедитесь.
— Повертел аппарат… склонился над ним… Теперь я ничего не могу разобрать!
— Позвольте мне… Ага, я так и думал! Можете удостовериться!
Инспектор опять подошел к окошку.
— Он… что?.. Бог мой, он сорвал пломбу! — Он оглянулся. — И вы допускаете это, доктор?
Врач пожал плечами.
— Это помещение, любезнейший, в некотором смысле — ничейная земля. Здесь законы этики не действуют. Но сейчас будьте повнимательнее!
Инспектор снова заглянул в камеру. Прислонившись к двери, он пригнулся, словно на плечи ему давила тяжелая ноша. Он не произносил ни слова.
— Ну что? — спросил врач.
Инспектор энергичным движением прикрыл смотровое окошко. Побледнев, проговорил дрогнувшим голосом:
— Непостижимо! Это извращение… Безумие! Он отвинтил гайки, снял крышку. Что-то достал из аппарата — кажется, провод, какой-то стеклянный патрон и еще что-то блестящее, по виду металлическое… Омерзительно! Я не могу этого вынести.
— Ну да, — сказал врач. — Тяжелый случай. Потому-то он у нас под наблюдением.
— Но переориентировать его вы не станете, — сквозь зубы процедил инспектор.
Врач быстро оглянулся. Зрачки его и без того широко раскрытых глаз заметно увеличились.
— Не понимаю вас. Этот человек — вырожденец. Больной, если угодно, извращенный преступник. Он нарушает правила приличия и порядочности. Послушайте, инспектор…
Но тот уже достал из нагрудного кармана официальный документ. Сложенный синтетический листок сам собой раскрылся, и врач увидел напечатанные строчки, скрепленные печатью с тиснением. Он быстро пробежал глазами текст.
— Странно, — сказал он. — Полиция берет под свою защиту преступника, вместо того чтобы предать его суду. Можно ли узнать причину?
— Почему нет? Но никому ни слова. — Инспектор подошел поближе к врачу и прошептал: — Происходит нечто необъяснимое, да, это происходит, идет процесс… как бы выразиться поточнее?
— Что происходит? — нетерпеливо перебил врач.
Инспектор неопределенно повел рукой.
— Многое. И в разных местах. На первый взгляд — мелочи. А в совокупности это для нас угроза: средняя скорость поездов метрополитена за последние полтора месяца повысилась на двадцать километров в час. Новейшие видеокомбайны месяцами никто не выключает, и это никак не отражается на качестве изображения и прочих показателях. Материалы, из которых сделаны конвейеры, практически не знают износа. Стеклянные стены сборных жилых домов более не бьются и не теряют прозрачности. И так далее, и так далее. Вы понимаете, что это значит?
