— Но что мне кажется странным и ужасно жалким, так это то, что люди не оказывают сопротивления, — произнёс Лайделл, внезапно вступая в беседу. Напряжённость его тона поразила всех; такая страсть, несмотря на оттенок мольбы, заставила женщин ощутить некое неудобство.
— Как правило, скажу я вам, они охотно покоряются, хотя…
Он заколебался, смутился и опустил взгляд на пол. Нарядная женщина, привлекая внимание, заглушила его слова.
— Ну вот, — смеялась она, — вы постоянно слышите о каком-нибудь человеке, на которого надели смирительную рубашку. Я уверена, он в неё не влез бы, собираясь на бал!
Она непочтительно взглянула на Лайделла, чьи небрежные манеры вызвали её возмущение.
— Люди постоянно находятся под ограничениями. Людская натура этого не признаёт. Здоровая людская натура, верно?
Но почему-то никто не принял во внимание её вопрос.
— Да, полагаю, это так, — пробормотал вежливый голос, пока сидевшие за чаем в клубе на Дауэр-стрит повернулись к Лайделлу, чьё интересное предложение всё ещё не было закончено. Он мало говорил до этого, а молчаливым людям всегда приписывалась мудрость.
— Вы остановились на «хотя», мистер Лайделл? — помог ему тихий маленький человечек из тёмного угла.
— Я хотел сказать, что хотя человек в таком состоянии рассудка не безумец, — заикаясь, продолжил Лайделл, — но какая-то часть его разума с благодарностью следит за его поступками и приветствует защиту от самого себя. Это кажется отвратительно жалким. Однако… — он снова смутился и запутался в словах, — э-э-э… Мне кажется странным то, что это медленно приводит к навязанным ограничениям вроде смирительной рубашки, наручников и всего остального.
Он поспешно осмотрелся, с долей подозрительности оглядел лица в кругу и снова опустил глаза к полу. Он вздохнул и облокотился на спинку кресла.
Никто не заговорил, и он добавил очень тихим голосом, почти говоря самому себе:
— Не могу этого понять. От них скорее можно было ожидать отчаянного сопротивления.
Кто-то упомянул известную книгу «Разум, нашедший себя», и разговор перешел в серьёзное русло. Женщинам это не нравилось. Поддерживали беседу лишь молчаливый Лайделл со своим приятным меланхоличным лицом, внезапно включившийся в разговор, и маленький человечек напротив него, наполовину невидимый в тёмном углу. Он был ассистентом одного из виднейших врачей-гипнотизёров Лондона и мог рассказать интересные и ужасающие вещи. Никто не удосужился прямо спросить его, но все надеялись на откровение, может быть, о людях, с которыми были знакомы. В действительности, это было самое заурядное чаепитие. И этот человек сейчас говорил, хоть и не на желанную тему. Несмотря на разочарование леди, он заметил Лайделлу:
— Я думаю, что ваши рассуждения, вероятно, верны, — учтиво сказал он, — для безумия в его привычной форме это просто потребность сознания в распределении правильных и приличных отношений с окружающим миром. Большинство сумасшедших безумны лишь в одном, а в остальном они так же нормальны, как я или вы.
Слова прозвучали в полной тишине. Лайделл выразил согласие лишь поклоном, не произнося ни слова. Женщины были взволнованы. Кто-то сделал шутливое замечание о том, что большинство людей так или иначе безумны, и беседа перешла на более лёгкую тему о скандале в семье политика. Все разом заговорили. Засветились огоньки сигарет. Уголок вскоре возбудился и даже стал шумным. Чаепитие имело большой успех, а оскорблённая дама, больше никем не игнорируемая, принимала всю полемику на себя. Она была в своей стихии. Лишь Лайделл и маленький невидимый человечек в углу не принимали в этом особенного участия и вскоре, воспользовавшись приходом новых посетителей группы, Лайделл поднялся, чтобы попрощаться, и ускользнул едва замеченным. Доктор Хэнкок спустя минуту последовал за ним. Двое мужчин встретились в холле. Лайделл уже был в шляпе и пальто.
— Я еду в Уэст, мистер Лайделл. Если вам по пути, и вы склонны прогуляться, мы могли бы пойти вместе.
Лайделл повернулся к нему. Его взгляд встретился с другим, алчным, с жадно ищущим, голодным блеском. Он на мгновение заколебался, а потом двинулся навстречу к нему, словно зазывающему. Вдруг странная тень пробежала по лицу человечка и исчезла. Это одновременно внушало и умиление, и ужас. Губы дрожали, и он будто говорил: «Ради Бога, пойдёмте со мной!» Но слова были беззвучны.
— Сегодня приятный вечер для прогулки, — мягко добавил доктор Хэнкок. — Под ногами чисто и сухо. Я возьму шляпу и через секунду присоединюсь к вам.
И в этой фразе прозвучал намёк, лёгкий признак власти в его голосе. Этот оттенок стал его ошибкой. Нерешительность Лайделла улетучилась.
— Простите, — резко произнёс он, — но, боюсь, мне придётся взять такси. У меня назначена встреча в клубе, и я уже опаздываю.
— О, понимаю, — ответил тот с доброй улыбкой. — Тогда не смею больше вас задерживать. Но если у вас будет свободный вечер, не зайдёте ли вы отобедать у меня? Вы найдёте мой номер телефона в справочнике. Я хотел бы поговорить с вами о вещах, упомянутых за чаем.
Лайделл вежливо поблагодарил его и вышел. Память о приятной симпатии и понимании маленького человечка ушла вместе с ним.
