Это был обыкновенный замухрышка начальник станции. Ничего в нем не было замечательного: ни звезда во лбу не горела, ни генеральским чином не был он отличен, ни талантами, ни умом не блистал.
И однако же, когда я пришел к нему и сказал: «Прошу пропустить мои вагоны через вашу станцию» — он ответил:
— Не пропущу.
— То есть, почему это не пропустите?
— Не пропущу.
— Однако, по закону вы должны пропустить!
— Не пропущу.
— А что нужно сделать, чтобы вагон был пропущен?
— Смазать.
— Вас или вагон?
— Меня.
«Эх, смазал бы я тебя, — сладострастно подумал я. — Так бы я тебя смазал, что уж никогда больше не скрипел бы ты у меня над ухом».
Вслух я удивился:
— Как же это вас можно смазать? Чем? Не понимаю.
— Золя читали?
— Даже в подлиннике.
— А я в переводе. Роман у него есть один — «Деньги».
— Знаю. Так-то ж роман.
— Хорошо… Пусть то будет роман, а то, что ваш вагон будет стоять здесь до второго пришествия — это печальная действительность.
— Значить, вы хотите получить с меня взятку?
— Нет, я хочу получить от вас благодарность.
— Ну, хотите я вас поцелую, если пропустите вагон.
— Мне с вашего поцелуя не шубу шить…
— А вы хотите, значит, получить такое, с чего шубу можно сшить?
— И шапку.
— Не дам.
— Не надо. Я сейчас прикажу отцепить вагоны.
— А я донесу на вас.
— Доносите.
— Вас арестуют.
— Может быть.
— Посадят в тюрьму, будут судить.
— Чепуха! Ничего подобного.
— Ах, так? Хорошо же.
Я пошел и донес, кому следует, что начальник станции Подлюкин вымогает от меня взятку.
* * *
— Вы жалуетесь на Подлюкина?
— Да. Знаете, он хотел получить с меня «благодарность» за пропуск вагона.
— А вы что же?
— Я ему говорю: «Вы, значит, хотите получить взятку?»
— Так и спросили? А вы знаете, что это оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей?
— Да какое же это исполнение обязанностей, если он хотел содрать с меня взятку?!
— Это и есть исполнение его обя… Гм!.. Впрочем, что я говорю… Знаете, что? Плюньте на это дело.
— Не хочу! Подать суд Подлюкина!
— Трудновато. Вы знаете, что он в хороших отношениях с Мартыном Потапычем?..
— Хоть с Черт Иванычем!
— Экое каверзное дело… Тогда вот что: мы его арестуем, но только, ради Бога, не подпускайте его после ареста к телеграфу.
— Почему?!!
— Телеграмму даст.
— Кому?
— Мартын Потапычу.
— А тот что же?
— Освободит.
— В таком случае я сам буду присутствовать при аресте…
* * *
Так оно и было:
— Вы начальник станции Подлюкин?
— Я Подлюкин.
— Мы вас должны арестовать по обвинению в вымогательстве.
— Хоть в убийстве. Только дайте мне возможность к телеграфному окошечку подойти.
— Нельзя!
Первый раз в жизни побледнел Подлюкин.
— Как нельзя? Я же не убегу! Только напишу телеграмму и при вас же подам…
— Нельзя.
— Ну, я напишу, а вы сами подайте…
— Не можем.
— В таком случае… вон там стоит какой-то человек. Позвольте мне ему сказать два слова.
— Это можно.
Подлюкин приободрился.
— Послушайте, господин… Вы чем занимаетесь?
— Я проводник в спальном вагоне.
— Хотите быть начальником движения?
— Хочу.
— Так вот что: вы знаете Мартын Потапыча?
— Господи… Помилуйте…
— Прекрасно. Так пойдите и сейчас же дайте ему телегра…
Мы заткнули ему рот носовым платком и повели к выходу.
* * *
— Я есть хочу, — заявил Подлюкин.
— Пожалуйста. Эй, буфетчик! Дайте этому господину покушать…
— Что прикажете?
Подлюкин бросил на нас косой взгляд и сказал:
— Так на словах трудно выбрать кушанье… Дайте я на бумажке напишу.
— Сделайте одолжение.
Я поглядел через плечо Подлюкин а и заметил, что меню было странное: на первое — «Мартыну Потапычу», на второе — «Выручайте, несправедливо арестован, освобод…»
— Э, — сказал я, вырывая бумажку. — Этого в буфете нет. Выберите что-нибудь другое…
Он заскрежетал зубами и сказал:
— Вам же потом хуже будет.
Его повели.
Какой-то весовщик пробегал мимо и, увидев нашу процессию, с любопытством приостановился.
Подлюкин подмигнул ему и крикнул скороговоркой:
— Я арестован! Тысячу рублей, если сообщите об этом Мар…рр…
Мы заткнули ему рот.
— Кому он говорить сообщить? — с истерическим любопытством впился в нас весовщик. — Какой это Map…?
— Не какой, а какая, — твердо сказал я. — Map — это Маргарита, шведка тут одна, с которой он путался.
До арестантского вагона вели его с закрытым ртом. Он красноречиво мигал глазами встречавшейся публике, дергал ногой, но все это было не особенно вразумительно.
Посадили.
— Ф-фу! Наконец-то можно отдохнуть.
— Черт знает, какой тряпкой вы мне затыкали рот. Наверное, рот полон грязи, — проворчал Подлюкин. — Пойду в уборную, выполоскаю рот.
— Только имейте в виду, что мы будем сторожить у дверей.
— Сколько угодно!
Он криво усмехнулся и побрел в уборную.
Мы стали на страже у дверей. Сначала был слышен только обычный грохот колес — потом резкий звон разбитого стекла.
— Выскочил! — кричал один.
— Ничего подобного! Он просто выбросил из разбитого окна какую-то бумажку, а пастух, сидевший на насыпи, схватил ее и убежал.
— Сорвалось!
— Я говорил, что глаз нельзя было спускать…
— Может, бумажка не дойдет.
— Как же, надейтесь. Нет, теперь уж не стоить и сторожить… Эй, господин Подлюкин… На ближайшей станции можете и выходить. Ваша взяла.
— Ага… То-то и оно.
И в порыве великодушия добавил сияющий Подлюкин:
![Граф и свадебный гость [Черное платье]](/storage/book-covers/06/06fc55634fc6e104e8e2a120ef66bc8617ea3b80.jpg)
![Здравствуй, страна героев! [Придурок в КПСС]](/storage/book-covers/cb/cbd5ff15adbed6e83d5938b07dd8add1692e4dbf.jpg)
