Дневники артиста Театра драмы и комедии на Таганке Валерия Золотухина уже частично публиковались и получили разноречивые отклики. Хотя такого рода документы обычно предаются гласности после смерти, В. Золотухин нарушает традицию. Дело в том, что дневник для него не только самый близкий друг и собеседник. Он рассматривает его и как литературное произведение, из которого что-то использует как подсобный материал для еще более заветной «зеленой тетради», что-то выделяет как имеющее самостоятельную ценность. В этом смысле он и сам в постоянных сомнениях и творческом поиске. Конечно, некоторые, наиболее откровенные и интимные страницы дневника могут кого-то шокировать. Автор это понимает и находит своей «откровенности» разные объяснения, порой в свою очередь способные вызвать не меньшее удивление: а вот назло вам разденусь и явлюсь в чем мать родила, а там уж как хотите судите-рядите...
Дневник можно рассматривать и как исповедь, но не ту, что доверяют священнику и богу, а — всем людям. Почему? Наверно, потому, что В. Золотухин — артист и писатель. А эти профессии предполагают необходимость не только очищения, а и сопереживания, то есть аудиторию, где отпущение грехов, а может, и суд происходят на миру, перед внимающей тебе публикой. Во-вторых, дневник В. Золотухина — это и мемуары, где их автор наряду с фиксацией событий быстролетящего времени обращается и к прошлому — воспоминаниям о детстве в алтайском селе Быстрый Исток, трудным и запутанным судьбам своих родителей, братьев, сестер, взаимоотношениям с любимыми, с которыми, и прощаясь, не расстаются...
Но, конечно, в центре повествования — феномен знаменитого Театра на Таганке, его фантастической популярности в 60-80-х гг., последовавший затем раскол — своего рода зеркальное отражение трагедии, переживаемой страной, то есть драматическая судьба Храма, ставшая уже фактом истории. С этим связаны и раздумья автора о своей проклинаемой, но без которой нет житья профессии, и порой нелицеприятные оценки коллег и партнеров, и высказывания, часто весьма наивные, о политических событиях в стране, хотя политикой В. Золотухин не увлекается, и, если и участвует в силу разных причин в каких-либо «тусовках», чувствуется, что ему это не по душе, ибо он весь в себе, в своих противоречивых переживаниях...
Но о чем бы ни рассказывал автор дневника — о взлетах и падениях Учителя-Мастера, об ошибках Друга-соратника, заблуждениях Друга-соперника, слабостях партнеров, — он всегда искренен и честен перед ними и самим собой. Отдельные его суждения о человеческих качествах коллег, родственников и знакомых могут показаться резкими и обидными, но только учтите при этом, что ни к кому так не строг автор, как более всего к самому себе, любимому. Конечно, любимому, автор это прекрасно осознает, но такова природа актерского ремесла, а затем повествователь и сам хорошо знает, что тщеславие — один из самых распространенных пороков творческой личности. Задумайтесь, однако, а на чем держится нищая жизнь актера — не на тщеславии ли, не на жажде ли славы и признания? Потому он и судит, и клянет себя, и кается, и впадает в отчаяние, то есть занимается тем самым самоедством, рефлексией, без которой ну никак не может русский человек.
Возможно, кто-то обвинит В. Золотухина в зависти, свойстве, которое человек обычно скрывает от окружающих. А тут нате вам, искренне признается — завидовал В. Высоцкому... Но сколько в этой зависти — как это ни парадоксально — и любви, и преданности, и восхищения! Так, может, это называется иначе?
А затем, В. Золотухин — человек верующий и нередко вспоминающий библейскую заповедь «не судите, да не судимы будете», которую следует понимать лишь в смысле милосердия и прощения, как к другим, так и к себе. Как истинно русский человек, автор этого уникального документа не страшится согрешить, но и не боится покаяться. Потому в своем дальнем сибирском селе Быстрый Исток он на свои средства и пожертвования сочувствующих его идее строит храм как символ отпущения своих грехов и прегрешений ближних. Хотя сам понимает, что и в этом, возможно, есть оттенок гордыни и тщеславия. Но какой строитель, возводя храм, не думал о том, что одновременно строит и памятник себе? А вообще-то смирение и гордыня всегда идут рядом. Такова уж человеческая природа. И это тоже надо понять...
Может быть, поэтому, публикуя свой дневник, автор более всего рассчитывает на понимание. А понять — значит простить.
Что еще сказать? Наверное, дневники В. Золотухина вызовут неоднозначное к себе отношение. Их легко разругать — автор же сам постоянно подставляется. Перед нами обнаженное сердце, душа нараспашку, по определению автора — «беззастенчивая правда». Поэтому критик, взявшийся за перо с намерением изничтожить книгу, должен помнить об этом, а еще о том, что автор нередко и сам на себя наговаривает. Скажете — зачем? Ну так дневник-то русского человека!