На охотничьей тропе

Под утро разыгралась буря.

Ветер ошалело метался по камышам, заставляя их кланяться пожелтевшими макушками до самой воды, гнал пыль по просёлочным дорогам, кружил в яростном вихре опавшие листья с осин и берёз, завывал в печной трубе охотничьей избушки Вагинского промыслового хозяйства.

Оправдалось предсказание старого охотника Тимофея Шнуркова. Днём солнце нещадно палило, а вечером, на закате, упряталось в перистые облака, окрасив их в яркокровяной цвет. Тогда-то Тимофей, прищурив левый глаз и вздёрнув кверху остренькую и реденькую, будто кем-то выщипанную, бородёнку, долго рассматривал дымчатые тропы, сотканные из лучей, пробивающихся через облака. Заметил:

— Эх, и не ладно закатывается! Ветер, ребятушки, будет, сильный ветер. На озеро утром не вылезешь, нето из лодки выкинет.

Иван Благинин проснулся, когда в избушке было ещё темно. Ветер бросал горстями песок в окно, и стекло неприятно дребезжало. Монотонно поскрипывал ставень на ржавых шарнирах.

«Вот не во-время разбушевался, подумал Иван, перевернулся на другой бок и хотел было опять уснуть, но надоедливые звуки мешали. Он открыл глаза и начал всматриваться в окно, за которым разливался предутренний полумрак. А ну как ветер дня на три, а то и больше завернёт, пропала тогда охота. Вся надежда была на эти оставшиеся до конца сентября дни. Ещё несколько усилий и два задания были бы выполнены, так нет же… Куда теперь сунешься в такую погоду на лодке?.. Может, к обеду утихнет? — старался успокоить себя Благинин, — А если нет, что тогда?..»

Вспомнился день накануне открытия охотничьего сезона.

Промысловики приехали к бревенчатой избушке, выходящей окнами на камышовую отногу[1] озера Карагол вечером, на двух промхозовских машинах. Шумно выпрыгивали они из кузовов, вытаскивая котомки с продуктами, боеприпасами, одеждой и бельём. Сняли с машины лыжи и расставили их рядками под крышей, в тени, чтобы не покоробились на солнце.

Нестер Наумыч, добродушный и гостеприимный старик, развёл костёр, вокруг которого уселись охотники. Прожил он много, и может за этот почтенный возраст промысловики считали его хозяином избушки, а может потому, что он никогда, даже в междусезонье, не покидал её. Как умерла старуха, собрал все свои небольшие пожитки и навсегда переселился из деревни в охотничью избушку.

Промысловики поделились сельскими новостями, похлебали ухи, сваренной из наловленных к их приезду дедом Нестером карасей, а когда стали сгущаться сумерки. Борис Клушин, незаурядный баянист и песельник, затянул любимую песню:

Охотники словно ждали песни, подхватили её, и над степью расплескалась мелодия:

Когда песня приближалась к концу, к избушке подкатил мотоцикл.

С него соскочил в запылённом плаще, с полевой сумкой через плечо высокий, крепкого телосложения человек — парторг промхоза Афанасий Васильевич Жаворонков. Поздоровавшись с промысловиками, он подсел к костру. Отсвет пламени на миг выхватил из темноты его крупную голову с высоким лбом, на котором в беспорядке рассыпались пряди рыжеватых волос, казавшиеся сейчас почти огненными. Луч света заиграл разноцветными блёстками на целлулоиде орденской колодки, прикреплённой чуть выше нагрудного кармана вельветовой толстовки.

Дед Нестер подбросил в костёр дров — пламя поникло, и фигуру парторга стало едва видно во мраке ночи. После недолгих расспросов о готовности к промыслу, Жаворонков сказал;

— Только что из Николаевского участка. Боевое настроение у охотников. В прошлый сезон они немного от вас отстали, а теперь уверяют, что переходящее знамя возьмут в свои руки.

— Ишь ты! — воскликнул Тимофей Шнурков. Я так думаю, Афанасий Васильевич: кишка у них тонка.

— А что, не отстанете?

— Как можно отставать. Знамя у нас, у нас и будет, — ответил за Тимофея заведующий участком Сергей Селивёрстович Прокопьев.

— Не поддадимся!., — зашумели охотники.

— Ах ты, премудрость!.. — Тимофей Шнурков сдёрнул с головы войлочную шляпу и ударил ею по колену. Не будь я Тимофей Шнурков, если от кого-нибудь из них отстану. Дружок там у меня есть, Василий Терентьевич, первейший охотник. И ему я не сдам.

— Правильно, Никанорыч. Не уступим!..

— Ну, а я что сказал?! Записывай, парторг, наши обещания.

Костёр вновь вспыхнул ярким пламенем, озарив возбуждённые лица промысловиков. Жаворонков с любопытством посматривал то на одного, то на другого, улыбался, думая о чём-то своём. Когда шум умолк, он, прикуривая папироску от уголька, заметил:

— Быстро решаете. Записывай — и точка! Нет, такая спешка нужна только на перелёте. Опоздал выстрелить — утки и пролетели. А тут надо всё взвесить, да и вам ещё ничего и не сказал про обязательства николаевцев.

— А, что они?

— Они крепко подумали. Подумали и решили: дать полтора сезонных задания. Вот вам и договор прислали, — Жаворонков вытащил из полевой сумки лист бумаги, на котором крупными буквами было выведено: «Социалистический договор на соревнование».

Установилась тишина. Лишь потрескивают дрова в костре да время от времени с ближнего плёса